Смерть по талону: когда медицина впадет в кому
Как так? Неужели наша «оптимизация» медицины дошла до того, что уже и по «скорой» не удастся воспользоваться возможностью поправить здоровье за госсчет. Все же по «скорой» пока мы не дошли еще до той степени коммерциализации, которая поглотила, как раковая опухоль, все остальные звенья отечественного здравоохранения. Попробуем разобраться.
Как так? Неужели наша «оптимизация» медицины дошла до того, что уже и по «скорой» не удастся воспользоваться возможностью поправить здоровье за госсчет. Все же по «скорой» пока мы не дошли еще до той степени коммерциализации, которая поглотила, как раковая опухоль, все остальные звенья отечественного здравоохранения. Попробуем разобраться.Начнем с того (хотя это неприятная новость для большинства российских обывателей), что в самом по себе росте процента числа госпитализированных по «скорой» нет ничего хорошего. И по идее, борьба за сокращение этого процента – дело в корне своей правильное. «Скорая помощь» — это ведь уже крайний рубеж обороны нашего здоровья. Который надо защищать, когда все остальные рубежи уже пали под натиском «врага».
С обывательской точки зрения, а также с точки зрения формальной статистики, дело с нашей системой здравоохранения выглядит как обвал.
За начало ХХI века (с 2002 по 2018 год) число больниц в России сократилось в два раза — 10,3 тыс. до 5,4 тыс. Еще немного — и мы вернемся по этому показателю ко временам царской России 1913 года, когда число больниц было около 3 тысяч. Соответственно, упало и число больничных коек – с начала века не менее чем на треть, до 1,2 млн. «Оптимизация» особенно активно прошлась по малонаселенной сельской местности, где число коек сократилось на примерно 40%. При этом, кстати, в той же Москве в прошлом году процент госпитализаций как раз вырос, а не сократился.
По данным экспертов фонда «Здоровье», сокращение в целом по стране числа госпитализаций сопровождается увеличением внутрибольничной смертности. Это значит, что все больше людей попадают на больничную койку, когда уже поздно.
А ведь мы всегда гордились тем, что в нашей стране еще с советских времен было чуть ли не наибольшее число больничных коек на 100 тыс. населения. Но вот только повод ли это для гордости сегодня в век высоких технологий? Надо ли к этому стремиться?
Мы гордились этим, однако забывали уточнять, что, например, в Америке после аортокоронарного шунтирования или замены тазобедренного сустава люди лежат в стационаре дней пять максимум (если без осложнений). После операции на сердце встают чуть ли не второй день. А у нас и сейчас лежат в таких случаях неделями. А еще совсем недавно в стационар можно было лечь чуть ли не на месяц, чтобы «отлежаться» и «пообследоваться».
С точки зрения современной медицины – это каменный век. Низкая эффективность использования больничных коек было вечным бичом советской и постсоветской медицины. Так что сама по себе идея усиления эффективности использования коечного фонда – правильная. В том числе за счет его сокращения. Кстати, в ЕС с 1990-х годов по 2016 год, например, число коек в среднем на 100 тыс. населения тоже сократилось — с примерно 890 (средний показатель по Европе) до 560. То есть такое сокращение – это общемировая тенденция.
Другое дело, что это должно сопровождаться совершенно определенными шагами в сопредельных медицинских звеньях.
А именно, должно происходить увеличение эффективности амбулаторного лечения, дневных стационаров, повышение интенсивности лечения в самих больницах за счет современного оборудования, которое умеют грамотно использовать, а не только показывать начальству, за счет интенсивного послеоперационного ухода.
Но о какой эффективности послеоперационного ухода можно говорить, если одна медсестра с нищенской зарплатой (в десятки раз порой меньше, чем у коллег в развитых странах) приходится даже в мегаполисах на 30 и больше больных. Это в разы хуже, чем даже в не самых развитых странах.
Сокращение коек у нас не сопровождалось, как вроде задумывалось, укреплением амбулаторного звена, его тоже «оптимизировали».
На сегодня в поликлиниках по всей стране нарастает дефицит врачей базовых специальностей. Участковых терапевтов (данные фонда «Здоровье») – не менее чем на 25-27%, педиатров – на 18%, врачей общей практики – более чем на четверть. Что касается узких специалистов, то они, кажется, все уже ушли в платную медицину.
Доступность амбулаторного звена, которое могло бы «подстраховать» скорую помощь, продолжает падать. Не все могут позволить себе оперативно записаться к платному врачу и за деньги сделать нужные анализы, чтобы не ждать неделями бесплатных пресловутых «талонов» и «квот».
Люди часто вызывают «скорую» просто потому, что не могут достучаться до нужного специалиста, не могут записаться к нему. Если «закололо сердце» или поднялась температура, то вызванного на дом врача можно ждать весь день, и его тоже жалко – замотанный он. К тому же профессиональный уровень его еще неизвестно каким окажется. Может, он по блату получил медицинский диплом. И если он сидит на низкую зарплату в поликлинике, не открыв еще частную практику, то он с некоторой вероятностью – профнепригоден. А в «скорой» все же врачи – постоянно практикующие, они гарантированно помогут. Таково широко распространенное общественное мнение.
Департамент здравоохранения Москвы опроверг информацию о том, что московскую «скорую» вынуждают реже госпитализировать больных. Основным показателем для госпитализации по-прежнему является состояние пациента, напомнили там. Впрочем, вне зависимости от того, правдива или нет конкретная информация о наличии негласных распоряжений в каком-либо регионе страны сокращать число госпитализаций, и так ясно, что наша медицина серьезно больна. Ее затянувшаяся «оптимизация» уже грозит настоящей комой. Причем это, кажется, тот самый случай, когда «больной» перед возможной смертью даже не потеет.
Как так? Неужели наша «оптимизация» медицины дошла до того, что уже и по «скорой» не удастся воспользоваться возможностью поправить здоровье за госсчет. Все же по «скорой» пока мы не дошли еще до той степени коммерциализации, которая поглотила, как раковая опухоль, все остальные звенья отечественного здравоохранения. Попробуем разобраться.
Начнем с того (хотя это неприятная новость для большинства российских обывателей), что в самом по себе росте процента числа госпитализированных по «скорой» нет ничего хорошего. И по идее, борьба за сокращение этого процента – дело в корне своей правильное. «Скорая помощь» — это ведь уже крайний рубеж обороны нашего здоровья. Который надо защищать, когда все остальные рубежи уже пали под натиском «врага».
С обывательской точки зрения, а также с точки зрения формальной статистики, дело с нашей системой здравоохранения выглядит как обвал.
За начало ХХI века (с 2002 по 2018 год) число больниц в России сократилось в два раза — 10,3 тыс. до 5,4 тыс. Еще немного — и мы вернемся по этому показателю ко временам царской России 1913 года, когда число больниц было около 3 тысяч. Соответственно, упало и число больничных коек – с начала века не менее чем на треть, до 1,2 млн. «Оптимизация» особенно активно прошлась по малонаселенной сельской местности, где число коек сократилось на примерно 40%. При этом, кстати, в той же Москве в прошлом году процент госпитализаций как раз вырос, а не сократился.
По данным экспертов фонда «Здоровье», сокращение в целом по стране числа госпитализаций сопровождается увеличением внутрибольничной смертности. Это значит, что все больше людей попадают на больничную койку, когда уже поздно.
А ведь мы всегда гордились тем, что в нашей стране еще с советских времен было чуть ли не наибольшее число больничных коек на 100 тыс. населения. Но вот только повод ли это для гордости сегодня в век высоких технологий? Надо ли к этому стремиться?
Мы гордились этим, однако забывали уточнять, что, например, в Америке после аортокоронарного шунтирования или замены тазобедренного сустава люди лежат в стационаре дней пять максимум (если без осложнений). После операции на сердце встают чуть ли не второй день. А у нас и сейчас лежат в таких случаях неделями. А еще совсем недавно в стационар можно было лечь чуть ли не на месяц, чтобы «отлежаться» и «пообследоваться».
С точки зрения современной медицины – это каменный век. Низкая эффективность использования больничных коек было вечным бичом советской и постсоветской медицины. Так что сама по себе идея усиления эффективности использования коечного фонда – правильная. В том числе за счет его сокращения. Кстати, в ЕС с 1990-х годов по 2016 год, например, число коек в среднем на 100 тыс. населения тоже сократилось — с примерно 890 (средний показатель по Европе) до 560. То есть такое сокращение – это общемировая тенденция.
Другое дело, что это должно сопровождаться совершенно определенными шагами в сопредельных медицинских звеньях.
А именно, должно происходить увеличение эффективности амбулаторного лечения, дневных стационаров, повышение интенсивности лечения в самих больницах за счет современного оборудования, которое умеют грамотно использовать, а не только показывать начальству, за счет интенсивного послеоперационного ухода.
Но о какой эффективности послеоперационного ухода можно говорить, если одна медсестра с нищенской зарплатой (в десятки раз порой меньше, чем у коллег в развитых странах) приходится даже в мегаполисах на 30 и больше больных. Это в разы хуже, чем даже в не самых развитых странах.
Сокращение коек у нас не сопровождалось, как вроде задумывалось, укреплением амбулаторного звена, его тоже «оптимизировали».
На сегодня в поликлиниках по всей стране нарастает дефицит врачей базовых специальностей. Участковых терапевтов (данные фонда «Здоровье») – не менее чем на 25-27%, педиатров – на 18%, врачей общей практики – более чем на четверть. Что касается узких специалистов, то они, кажется, все уже ушли в платную медицину.
Доступность амбулаторного звена, которое могло бы «подстраховать» скорую помощь, продолжает падать. Не все могут позволить себе оперативно записаться к платному врачу и за деньги сделать нужные анализы, чтобы не ждать неделями бесплатных пресловутых «талонов» и «квот».
Люди часто вызывают «скорую» просто потому, что не могут достучаться до нужного специалиста, не могут записаться к нему. Если «закололо сердце» или поднялась температура, то вызванного на дом врача можно ждать весь день, и его тоже жалко – замотанный он. К тому же профессиональный уровень его еще неизвестно каким окажется. Может, он по блату получил медицинский диплом. И если он сидит на низкую зарплату в поликлинике, не открыв еще частную практику, то он с некоторой вероятностью – профнепригоден. А в «скорой» все же врачи – постоянно практикующие, они гарантированно помогут. Таково широко распространенное общественное мнение.
Департамент здравоохранения Москвы опроверг информацию о том, что московскую «скорую» вынуждают реже госпитализировать больных. Основным показателем для госпитализации по-прежнему является состояние пациента, напомнили там. Впрочем, вне зависимости от того, правдива или нет конкретная информация о наличии негласных распоряжений в каком-либо регионе страны сокращать число госпитализаций, и так ясно, что наша медицина серьезно больна. Ее затянувшаяся «оптимизация» уже грозит настоящей комой. Причем это, кажется, тот самый случай, когда «больной» перед возможной смертью даже не потеет.
