Начнем с того (хотя это неприятная новость для большинства российских обывателей), что в самом по себе росте процента числа госпитализированных по «скорой» нет ничего хорошего. И по идее, борьба за сокращение этого процента – дело в корне своей правильное. «Скорая помощь» — это ведь уже крайний рубеж обороны нашего здоровья. Который надо защищать, когда все остальные рубежи уже пали под натиском «врага».
С обывательской точки зрения, а также с точки зрения формальной статистики, дело с нашей системой здравоохранения выглядит как обвал.
За начало ХХI века (с 2002 по 2018 год) число больниц в России сократилось в два раза — 10,3 тыс. до 5,4 тыс. Еще немного — и мы вернемся по этому показателю ко временам царской России 1913 года, когда число больниц было около 3 тысяч. Соответственно, упало и число больничных коек – с начала века не менее чем на треть, до 1,2 млн. «Оптимизация» особенно активно прошлась по малонаселенной сельской местности, где число коек сократилось на примерно 40%. При этом, кстати, в той же Москве в прошлом году процент госпитализаций как раз вырос, а не сократился.
По данным экспертов фонда «Здоровье», сокращение в целом по стране числа госпитализаций сопровождается увеличением внутрибольничной смертности. Это значит, что все больше людей попадают на больничную койку, когда уже поздно.
А ведь мы всегда гордились тем, что в нашей стране еще с советских времен было чуть ли не наибольшее число больничных коек на 100 тыс. населения. Но вот только повод ли это для гордости сегодня в век высоких технологий? Надо ли к этому стремиться?
Мы гордились этим, однако забывали уточнять, что, например, в Америке после аортокоронарного шунтирования или замены тазобедренного сустава люди лежат в стационаре дней пять максимум (если без осложнений). После операции на сердце встают чуть ли не второй день. А у нас и сейчас лежат в таких случаях неделями. А еще совсем недавно в стационар можно было лечь чуть ли не на месяц, чтобы «отлежаться» и «пообследоваться».
С точки зрения современной медицины – это каменный век. Низкая эффективность использования больничных коек было вечным бичом советской и постсоветской медицины. Так что сама по себе идея усиления эффективности использования коечного фонда – правильная. В том числе за счет его сокращения. Кстати, в ЕС с 1990-х годов по 2016 год, например, число коек в среднем на 100 тыс. населения тоже сократилось — с примерно 890 (средний показатель по Европе) до 560. То есть такое сокращение – это общемировая тенденция.
Другое дело, что это должно сопровождаться совершенно определенными шагами в сопредельных медицинских звеньях.
А именно, должно происходить увеличение эффективности амбулаторного лечения, дневных стационаров, повышение интенсивности лечения в самих больницах за счет современного оборудования, которое умеют грамотно использовать, а не только показывать начальству, за счет интенсивного послеоперационного ухода.
Но о какой эффективности послеоперационного ухода можно говорить, если одна медсестра с нищенской зарплатой (в десятки раз порой меньше, чем у коллег в развитых странах) приходится даже в мегаполисах на 30 и больше больных. Это в разы хуже, чем даже в не самых развитых странах.
Сокращение коек у нас не сопровождалось, как вроде задумывалось, укреплением амбулаторного звена, его тоже «оптимизировали».
На сегодня в поликлиниках по всей стране нарастает дефицит врачей базовых специальностей. Участковых терапевтов (данные фонда «Здоровье») – не менее чем на 25-27%, педиатров – на 18%, врачей общей практики – более чем на четверть. Что касается узких специалистов, то они, кажется, все уже ушли в платную медицину.
Доступность амбулаторного звена, которое могло бы «подстраховать» скорую помощь, продолжает падать. Не все могут позволить себе оперативно записаться к платному врачу и за деньги сделать нужные анализы, чтобы не ждать неделями бесплатных пресловутых «талонов» и «квот».
Люди часто вызывают «скорую» просто потому, что не могут достучаться до нужного специалиста, не могут записаться к нему. Если «закололо сердце» или поднялась температура, то вызванного на дом врача можно ждать весь день, и его тоже жалко – замотанный он. К тому же профессиональный уровень его еще неизвестно каким окажется. Может, он по блату получил медицинский диплом. И если он сидит на низкую зарплату в поликлинике, не открыв еще частную практику, то он с некоторой вероятностью – профнепригоден. А в «скорой» все же врачи – постоянно практикующие, они гарантированно помогут. Таково широко распространенное общественное мнение.
Департамент здравоохранения Москвы опроверг информацию о том, что московскую «скорую» вынуждают реже госпитализировать больных. Основным показателем для госпитализации по-прежнему является состояние пациента, напомнили там. Впрочем, вне зависимости от того, правдива или нет конкретная информация о наличии негласных распоряжений в каком-либо регионе страны сокращать число госпитализаций, и так ясно, что наша медицина серьезно больна. Ее затянувшаяся «оптимизация» уже грозит настоящей комой. Причем это, кажется, тот самый случай, когда «больной» перед возможной смертью даже не потеет.
Начнем с того (хотя это неприятная новость для большинства российских обывателей), что в самом по себе росте процента числа госпитализированных по «скорой» нет ничего хорошего. И по идее, борьба за сокращение этого процента – дело в корне своей правильное. «Скорая помощь» — это ведь уже крайний рубеж обороны нашего здоровья. Который надо защищать, когда все остальные рубежи уже пали под натиском «врага».
С обывательской точки зрения, а также с точки зрения формальной статистики, дело с нашей системой здравоохранения выглядит как обвал.
За начало ХХI века (с 2002 по 2018 год) число больниц в России сократилось в два раза — 10,3 тыс. до 5,4 тыс. Еще немного — и мы вернемся по этому показателю ко временам царской России 1913 года, когда число больниц было около 3 тысяч. Соответственно, упало и число больничных коек – с начала века не менее чем на треть, до 1,2 млн. «Оптимизация» особенно активно прошлась по малонаселенной сельской местности, где число коек сократилось на примерно 40%. При этом, кстати, в той же Москве в прошлом году процент госпитализаций как раз вырос, а не сократился.
По данным экспертов фонда «Здоровье», сокращение в целом по стране числа госпитализаций сопровождается увеличением внутрибольничной смертности. Это значит, что все больше людей попадают на больничную койку, когда уже поздно.
А ведь мы всегда гордились тем, что в нашей стране еще с советских времен было чуть ли не наибольшее число больничных коек на 100 тыс. населения. Но вот только повод ли это для гордости сегодня в век высоких технологий? Надо ли к этому стремиться?
Мы гордились этим, однако забывали уточнять, что, например, в Америке после аортокоронарного шунтирования или замены тазобедренного сустава люди лежат в стационаре дней пять максимум (если без осложнений). После операции на сердце встают чуть ли не второй день. А у нас и сейчас лежат в таких случаях неделями. А еще совсем недавно в стационар можно было лечь чуть ли не на месяц, чтобы «отлежаться» и «пообследоваться».
С точки зрения современной медицины – это каменный век. Низкая эффективность использования больничных коек было вечным бичом советской и постсоветской медицины. Так что сама по себе идея усиления эффективности использования коечного фонда – правильная. В том числе за счет его сокращения. Кстати, в ЕС с 1990-х годов по 2016 год, например, число коек в среднем на 100 тыс. населения тоже сократилось — с примерно 890 (средний показатель по Европе) до 560. То есть такое сокращение – это общемировая тенденция.
Другое дело, что это должно сопровождаться совершенно определенными шагами в сопредельных медицинских звеньях.
А именно, должно происходить увеличение эффективности амбулаторного лечения, дневных стационаров, повышение интенсивности лечения в самих больницах за счет современного оборудования, которое умеют грамотно использовать, а не только показывать начальству, за счет интенсивного послеоперационного ухода.
Но о какой эффективности послеоперационного ухода можно говорить, если одна медсестра с нищенской зарплатой (в десятки раз порой меньше, чем у коллег в развитых странах) приходится даже в мегаполисах на 30 и больше больных. Это в разы хуже, чем даже в не самых развитых странах.
Сокращение коек у нас не сопровождалось, как вроде задумывалось, укреплением амбулаторного звена, его тоже «оптимизировали».
На сегодня в поликлиниках по всей стране нарастает дефицит врачей базовых специальностей. Участковых терапевтов (данные фонда «Здоровье») – не менее чем на 25-27%, педиатров – на 18%, врачей общей практики – более чем на четверть. Что касается узких специалистов, то они, кажется, все уже ушли в платную медицину.
Доступность амбулаторного звена, которое могло бы «подстраховать» скорую помощь, продолжает падать. Не все могут позволить себе оперативно записаться к платному врачу и за деньги сделать нужные анализы, чтобы не ждать неделями бесплатных пресловутых «талонов» и «квот».
Люди часто вызывают «скорую» просто потому, что не могут достучаться до нужного специалиста, не могут записаться к нему. Если «закололо сердце» или поднялась температура, то вызванного на дом врача можно ждать весь день, и его тоже жалко – замотанный он. К тому же профессиональный уровень его еще неизвестно каким окажется. Может, он по блату получил медицинский диплом. И если он сидит на низкую зарплату в поликлинике, не открыв еще частную практику, то он с некоторой вероятностью – профнепригоден. А в «скорой» все же врачи – постоянно практикующие, они гарантированно помогут. Таково широко распространенное общественное мнение.
Департамент здравоохранения Москвы опроверг информацию о том, что московскую «скорую» вынуждают реже госпитализировать больных. Основным показателем для госпитализации по-прежнему является состояние пациента, напомнили там. Впрочем, вне зависимости от того, правдива или нет конкретная информация о наличии негласных распоряжений в каком-либо регионе страны сокращать число госпитализаций, и так ясно, что наша медицина серьезно больна. Ее затянувшаяся «оптимизация» уже грозит настоящей комой. Причем это, кажется, тот самый случай, когда «больной» перед возможной смертью даже не потеет.
