“Реаниматолог – не бог, поэтому удачные реанимации не так часты”

В каждой медицинской специальности есть свои Боги. Кто-то из них уже давно вписан в летопись славы, кто-то еще жив и передает свой бесценный опыт. Поэтому коллеги других специальностей, которые имеют или имели возможность общаться со своими корифеями поймут, какое волнение охватывает, когда тебе представилась возможность хотя бы находиться бок о бок с легендой.

Я часто размышлял о предназначении реаниматологии. Не имеет смысла доказывать ее важность для человечества в целом и для отдельных homo sapiens в частности. Огромное количество жизней было спасено благодаря этой маленькой веточке на древе под названием медицина. Но любой реаниматолог скажет, что на самом деле вовсе не так часто удается вернуть человека к жизни. Очень часто люди верят и надеются на то, что врач не позволит умереть их близкому. Они имеют на это право. Но реаниматолог не Бог, поэтому удачные реанимации не так часты, как об этом может подумать обыватель.

Я за свою профессиональную деятельность, которая насчитывает не один десяток лет, могу вспомнить практически все случаи эффективной реанимации. Их было менее 20. Поэтому когда врач заявляет, что он с легкостью вывел из асистолии очередного пациента, то не верьте ему. Он банальный хвастун. Кроме того архиважно не просто «запустить» сердце, но и вернуть человека к полноценной и качественной жизни. А это бывает порой еще труднее. Но здесь на помощь реаниматологу уже приходят коллеги других специальностей: неврологи, врачи ЛФК. Должен сообщить, что лишь три дня назад официально в номенклатуру врачебных специальностей включили врача-реабилитолога. Значение этого события трудно переоценить.

Я заканчиваю предисловие и приведу пример того редкого случая, когда удалось вернуть к жизни человека. И не просто вернуть, но дать возможность ему полноценно радоваться ежедневно солнышку, заглядывающему в утреннее окошко, и щенку, лижущему руки хозяйки; общению с друзьями. Одним словом, всему тому, что окружает счастливого человека. Этим человеком оказалась пятилетняя девочка, которая поступила в отделение реанимации с генерализованной формой менингококковой инфекции. Когда врачи ее увидели, то поняли, что шансов у нее практически нет. Есть шансы или нет – это первая реакция реаниматолога. Второе, что он начинает делать – это бороться, несмотря на то, что оценил вероятность успеха практически нулевой.

Ее доставила «скорая» в тяжелом состоянии. Наличие шока не вызывало сомнений: глубокий сопор, гипотермия, цвет кожных покровов напоминал простыню. И вот на этой «простыне» по всему телу обильная сыпь, как принято называть – «ночное небо». Но более всего поразило наличие некрозов. Их было много. Они были неправильной формы и их размеры достигали 3-5 см. Пальцы ног были иссиня-черного цвета. Самое удивительное, что такая малосимпатичная картинка кожных покровов не соответствовала тяжести гемодинамических нарушений: тахикардия до 110, AД 90/55 мм Hg. Пульс на периферии был сохранен.

Была начата интенсивная терапия: интубация, перевод на ИВЛ, установка центрального катетера, объемная нагрузка, стероиды, ингибиторы протеаз, витамины, антибиотики, катетеризация мочевого пузыря. Гормонов вводили очень много, потому как были веские основания предполагать наличие синдрома Уоттерхауса-Фридериксена. В анализах имелись лейкоцитоз (это было лучше, чем лейкопения), токсический сдвиг, признаки коагулопатии. За жизнь девочки боролись три врача и три медсестры.

И вот она наступила – остановка сердца… Мы ее ждали, она не стала неожиданностью. Может потому, что надежды на счастливый исход было немного, действия бригады были спокойными, хладнокровными, я бы сказал размеренными и методическими. Адреналин, атропин, сода, массаж. С ощущением неизбежной фатальности персонал взирал на монитор. Врачи слушали сердце, «ловили» пульс, меняли друг друга при компрессии.

Не буду красиво, как в художественной литературе («… и вдруг на экране монитора изолиния сменилась едва заметными долгожданными волнами…»), описывать то, что произошло далее. Все было, как многим показалось, обыденно и естественно. Кто-то сказал: «Кажется, пульс есть…» Кто-то разглядел первый комплекс на экране. Другой услышал далекие сердечные тоны…

Что тут началось! Всеми овладела, пусть мимолетная, но надежда, за которой пришла вера в то, что можно победить смерть.

Эта девочка пролежала в реанимации две недели, хотя ее состояние позволяло перевести ее из отделения через 7 дней. Ко всем детям в отделении относились одинаково, не зависимо от каких-либо причин и поводов. Но эта девчонка стала объектом всеобщей любви и почитания. Она в свои пять лет не понимала, отчего к ней такое внимание отовсюду. Ее посещало руководство больницы. К ней водили студентов. Ее лелеяли и пестовали. Обход в отделении начинался с ее постели.

Потом она была переведена в Москву, где врачи провели множественные операции по кожной пластике.

В каждой медицинской специальности есть свои Боги. Кто-то из них уже давно вписан в летопись славы, кто-то еще жив и передает свой бесценный опыт. Поэтому коллеги других специальностей, которые имеют или имели возможность общаться со своими корифеями поймут, какое волнение охватывает, когда тебе представилась возможность хотя бы находиться бок о бок с легендой.

Я часто размышлял о предназначении реаниматологии. Не имеет смысла доказывать ее важность для человечества в целом и для отдельных homo sapiens в частности. Огромное количество жизней было спасено благодаря этой маленькой веточке на древе под названием медицина. Но любой реаниматолог скажет, что на самом деле вовсе не так часто удается вернуть человека к жизни. Очень часто люди верят и надеются на то, что врач не позволит умереть их близкому. Они имеют на это право. Но реаниматолог не Бог, поэтому удачные реанимации не так часты, как об этом может подумать обыватель.

Я за свою профессиональную деятельность, которая насчитывает не один десяток лет, могу вспомнить практически все случаи эффективной реанимации. Их было менее 20. Поэтому когда врач заявляет, что он с легкостью вывел из асистолии очередного пациента, то не верьте ему. Он банальный хвастун. Кроме того архиважно не просто «запустить» сердце, но и вернуть человека к полноценной и качественной жизни. А это бывает порой еще труднее. Но здесь на помощь реаниматологу уже приходят коллеги других специальностей: неврологи, врачи ЛФК. Должен сообщить, что лишь три дня назад официально в номенклатуру врачебных специальностей включили врача-реабилитолога. Значение этого события трудно переоценить.

Я заканчиваю предисловие и приведу пример того редкого случая, когда удалось вернуть к жизни человека. И не просто вернуть, но дать возможность ему полноценно радоваться ежедневно солнышку, заглядывающему в утреннее окошко, и щенку, лижущему руки хозяйки; общению с друзьями. Одним словом, всему тому, что окружает счастливого человека. Этим человеком оказалась пятилетняя девочка, которая поступила в отделение реанимации с генерализованной формой менингококковой инфекции. Когда врачи ее увидели, то поняли, что шансов у нее практически нет. Есть шансы или нет – это первая реакция реаниматолога. Второе, что он начинает делать – это бороться, несмотря на то, что оценил вероятность успеха практически нулевой.

Ее доставила «скорая» в тяжелом состоянии. Наличие шока не вызывало сомнений: глубокий сопор, гипотермия, цвет кожных покровов напоминал простыню. И вот на этой «простыне» по всему телу обильная сыпь, как принято называть – «ночное небо». Но более всего поразило наличие некрозов. Их было много. Они были неправильной формы и их размеры достигали 3-5 см. Пальцы ног были иссиня-черного цвета. Самое удивительное, что такая малосимпатичная картинка кожных покровов не соответствовала тяжести гемодинамических нарушений: тахикардия до 110, AД 90/55 мм Hg. Пульс на периферии был сохранен.

Была начата интенсивная терапия: интубация, перевод на ИВЛ, установка центрального катетера, объемная нагрузка, стероиды, ингибиторы протеаз, витамины, антибиотики, катетеризация мочевого пузыря. Гормонов вводили очень много, потому как были веские основания предполагать наличие синдрома Уоттерхауса-Фридериксена. В анализах имелись лейкоцитоз (это было лучше, чем лейкопения), токсический сдвиг, признаки коагулопатии. За жизнь девочки боролись три врача и три медсестры.

И вот она наступила – остановка сердца… Мы ее ждали, она не стала неожиданностью. Может потому, что надежды на счастливый исход было немного, действия бригады были спокойными, хладнокровными, я бы сказал размеренными и методическими. Адреналин, атропин, сода, массаж. С ощущением неизбежной фатальности персонал взирал на монитор. Врачи слушали сердце, «ловили» пульс, меняли друг друга при компрессии.

Не буду красиво, как в художественной литературе («… и вдруг на экране монитора изолиния сменилась едва заметными долгожданными волнами…»), описывать то, что произошло далее. Все было, как многим показалось, обыденно и естественно. Кто-то сказал: «Кажется, пульс есть…» Кто-то разглядел первый комплекс на экране. Другой услышал далекие сердечные тоны…

Что тут началось! Всеми овладела, пусть мимолетная, но надежда, за которой пришла вера в то, что можно победить смерть.

Эта девочка пролежала в реанимации две недели, хотя ее состояние позволяло перевести ее из отделения через 7 дней. Ко всем детям в отделении относились одинаково, не зависимо от каких-либо причин и поводов. Но эта девчонка стала объектом всеобщей любви и почитания. Она в свои пять лет не понимала, отчего к ней такое внимание отовсюду. Ее посещало руководство больницы. К ней водили студентов. Ее лелеяли и пестовали. Обход в отделении начинался с ее постели.

Потом она была переведена в Москву, где врачи провели множественные операции по кожной пластике.