Нейрохирург: При первой возможности врачей легко бы сжигали
Новосибирский нейрохирург Павел Сёмин откровенно рассказал ngs.ru о призвании и профессиональном выгорании врача, ненависти людей к медицине, сочувствии к пациентам и о спецотделах Следственного комитета для наказания медработников, охоте на мамонтов и мире, который всё ещё в Средневековье.
{youtube}36XHz4rCV-k{/youtube}
Выбор профессии и начало пути: поначалу была самоуверенность, а потом появилось желание изучать
У меня вообще в родне никого в медицине нет, я первый медик. У меня просто был эпизод, что я дико, серьёзно болел [золотистым стафилококком] и лежал в НИИ лёгких в Свердловске, должен был вроде как погибнуть, но благодаря докторам, сопереживанию и старанию большого количества населения, где я жил… Всё получилось удачно.
И ещё в целом сыграл роль [в выборе профессии] интерес к биологии.
Первой хирургией, где он начал делать что-то на голове проходила примерно в 1996/97 годах, это было зашивание раны.
Мне нравилась неврология как таковая. Чем больше я входил в неврологию, изучал, тем больше понимал, как мало я знаю.
Поначалу была самоуверенность, как всё легко, а потом я понял, какой это невероятный объём информации, которая требует постоянного изучения. Было желание постоянно делать что-то руками, и мне ещё нравилась хирургия, а совместить неврологию и хирургию только в нейрохирургии можно, без вариантов.
Молчание в операционной: во время операции я хочу быть сосредоточенным
«Сейчас я с медсестрой работаю и просто забываю про названия инструментов, делаю так (показывает рукой. — Прим. ред.) — и если она ошиблась и положила не тот, что мне нужен, я просто ещё раз рукой показываю. Раз, и всё хорошо. Я понимаю, что мы уже на другой связи, в реальности это не игры, это переход на другой уровень. Поэтому все эти фразы «Подайте мне инструмент!» — такого вообще нет.
Когда я делаю хирургию — я хочу быть сосредоточенным. В операционной во время хирургии мне не нравится, когда кто-то разговаривает и идут параллельные беседы. Потому что беседы чаще всего отвлечённые, и они загружают в фоновом режиме мозг другого человека. Теряется суть момента», – отметил нейрохирург.
Отношение к пациенту как к себе
Некоторым пациентам, которые приходят на приём, не нужна нейрохирургическая операция, так как у них просто головные боли, а на томографическом исследовании нашли что-то.
Для любого человека очень важно иметь чёткое объяснение почему. И он идёт к нейрохирургу — вроде как надо её убрать, чтобы прошла головная боль. А ты сразу понимаешь, что не в этом проблема.
И можно сделать два варианта. Первый: «У вас нет нейрохирургической проблемы, идите дальше». Хороший вариант? Не очень. Я бы хотел узнать, почему [болит]: «Здесь кто-то может объяснить, что случилось?». Поэтому я отношусь к пациенту как к себе, как бы я себя поставил. И уже в этой ситуации, безусловно, возникает беседа.
Чаще всего головная боль — это проблема психосоматизированных эмоций, что-то не решено, была претензия, она длительное время тянется, обида, на работе уволили или ещё что-то.
Эмоции же нам помогали на мамонтов охотиться — бежишь, он большой, тебе страшно до ужаса, и ты кричишь, [хочешь] кинуть это копьё. Эмоция — им куда-то надо реализоваться! А тут у тебя эмоция — агрессия; [сейчас] ты сидишь такой спокойный — у нас же не положено. Нельзя даже кулаком треснуть. А когда она у тебя возникла — надо треснуть хотя бы по себе или по столу! Так она выйдет.
Нейрохирург Павел Сёмин
Болезнь меняет человека
Есть зоны [в мозге], которые могут отвечать за нашу критику, а представляете, если отключить критику? Вот вы выпили алкоголь — появляется поведение, которое для нас нетрадиционно, [вы становитесь] весёлый, раскрепощённый, у кого какая база, какие демоны зашиты — как по Юнгу — твоё второе, тёмное Я. Оно включается. С тем же успехом и опухоль может выключить эти зоны и вызвать у человека изменения личности — и до апатии, пассивности, агрессивности.
Чаще всего все равно это идёт потеря человеческих функций, ограничение. Меньше всего [шансов], что это будет талант, который вдруг раскрылся. Я вспомнил, что была одна девочка — у неё была гидроцефалия, скопление жидкости в головном мозге — и вот она в свои два года прекрасно пела, читала стихи и задавала ещё такие философские вопросы, на которые надо было подумать, прежде чем ответить. Это было неожиданно для очень маленького ребёнка.
Да, болезнь меняет. Когда у нас в голове что-то происходит — какая-то болезнь, то и психика тоже страдает в той или иной степени. И агрессия — это просто один из элементов проявления. Для социума ты перестаёшь быть контактным, тебя перестают понимать, и это уже проблема, ведь мы социальны, нам нужно общаться, находиться в группе, а тут ты выпадаешь, ты не нужен, тебя не понимают, тебя отвергают, ты больной. И дальше только усугубляется ситуация.
Пациенты агрессивные не просто так
Вы не придёте улыбающийся, весёлый, добродушный к нейрохирургу на консультацию. Конечно, приходят встревоженные в основном, обеспокоенные пациенты и агрессивные.
А они почему агрессивные? Не потому, что злые такие или опухоль так действует, а потому, что они обошли уже большое количество докторов, побывали в поликлинике, все их куда-то посылают, но никто не может определиться ни с диагнозом, ни с лечением.
Опять вы меня пошлёте на обследования, которых я уже 10 штук сделал! Сколько можно уже делать эти обследования, сколько денег тратить? И ты понимаешь все эти нюансы, пробуешь сгладить ситуацию и минимизировать проблему, насколько это возможно.
Зло победило добро: это просто модификация Средневековья
По-моему, действительно перешкаливает количество отрицательных новостей над добрыми новостями — зло победило добро, вот это я чётко вижу. Конечно, куда интереснее какую-нибудь злую новость про какого-нибудь опять плохого доктора, чем сказать: «Ребят, вот его вылечили, всё так классно, всё здорово, он доволен». И что это смотреть? Он доволен, ему хорошо.
Конечно, куда лучше вот это, где вот они, провинились, их казнить!
Вы знаете, куда это ведёт и что это напоминает? Это просто модификация Средневековья.
То есть была бы возможность — сожгли бы легко, все бы пришли посмотреть. Меня бы тоже с удовольствием где-нибудь вздёрнули на каком-то случае, просто как жертвоприношение. Вот он, доигрался! Чем изменились-то, лучше стали? Мы думаем, что мы стали как-то более гуманными? Да нет.
И я смотрю на это с большой печалью.
Об отделах по расследованию врачебных ошибок
Думаю, что это просто характеризует всё общество. Я думаю, что это не вопрос конкретно только докторов, в любой области будет комитет, потом подкомитет, этот будет заниматься докторами, этот — поварами, на каждый случай будет свой комитет. Это сверхконтроль, Добрый счастливый мир, когда всё держится на страхе. И я с ужасом на это смотрю — будут жертвоприношения, будет показательная порка, сжигание.
Профессиональное выгорание или почему все медики циничные
Везде можно выгореть, где ты работаешь с большим потоком людей, с их эмоциями, порой с тяжёлыми эмоциями. Нельзя сказать, что это тебя никак не задевает, что ты такой каменный. Это задевает.
Понимаете, на чём идёт выгорание? Если ты импонируешь этому человеку — а он у тебя затяжелел, он у тебя умер, — это же тоже твоя внутренняя личная трагедия. А если это один, второй, третий, четвёртый, пятый? А как восстанавливаться?
Если человек чувственный и этот мир воспринимает сердцем — моментально выгорит, просто сразу.
Когда говорят — вот медики, они такие циничные, они такие грубияны. Слушайте, да вот поэтому! Он когда-то был очень душевный, но его достали, он выгорел, ему нечем даже ответить на эту эмоцию — он не может даже сочувствие проявить, потому что выгорело. Этим множеством горя, страдания.
Я ни разу не разочаровался в хирургии
Нет, я ни разу не разочаровался. Я чувствую, что я себя нашёл, мне в действительности каждая операция даёт большое удовлетворение — внутреннее, психологическое. В очередной раз я что-то делаю для здоровья — я думаю не в глобальном смысле «спас человечество», это именно борьба — преодолеть время, остановить. [Знаешь], что человеку дано с этой болезнью меньше жить, а ты вроде как [даёшь ему] больше жить. Это классно же.
