«Злыми и безразличными нас делаете вы, пациенты»: врачи — о том, почему медработники «выгорают»

Синдрому профессионального выгорания подвержены все так называемые «помогающие» профессии, которые невозможны без прямого контакта с людьми. В последнее время стало модным проводить различные исследования на эту тему и разрабатывать программы поддержки в стиле «кабинета психологической разгрузки». Но что происходит с врачами на самом деле, когда они замечают, что да, это «оно»?

Мы решили поговорить с теми, кто «выгорел», но продолжает работать дальше. Однако оказалось большой проблемой их найти – никто не хотел признаваться, что это так. «Да нет, меня все устраивает!» — был самый частый ответ.

Редакция «Медицинской России» на условиях анонимности поговорила с врачами, которые не то чтобы без ума от своей работы, но еще как-то держатся.  

«Медицина как чемодан без ручки: и нести тяжело, и выкинуть жалко», – врач-нейрохирург, стаж 18 лет

Я никогда не хотел стать врачом, этого хотели мои родители. Врач звучит гордо, престижно, всегда «на хлеб с маслом» хватит и коньяк будет в шкафу, и прочие советские заскоки. А теперь как говорится: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю животных». Хотя я их и до этого любил, хотел стать ветеринаром. Но собачка коньяк не принесет. Тогда ветеринаром было быть не модно, это теперь можно свою клинику открыть и те же операции делать собакам. Но мне уже поздно переквалифицироваться.

Я не выгорел, а просто утомлен этой средой. Все эти квоты на ВМП, сидишь ждешь, сколько выделят, не выделят, в лимит уложились раньше времени – полгода на жопе сиди. Постоянно зависишь от тех, кто сверху. Хорошо, если заведующий нормальный, а если нет? Пациенты – отдельная история, но уже просто не запоминаешь лиц, помнишь только диагнозы. Если раньше что-то раздражало, то теперь не обращаешь на это внимания, все стерлось.

Меня спрашивают: «А что ты докторскую не защитишь?» Да она у меня в столе уже лет сто лежит. Защищаться на доктора наук или профессора – это вбухивать деньги, которые никогда не отобьются. Они нужны мне, эти две лишние тысячи за звание или индекс Хирша? Проще бизнес иметь на стороне. А медицина как чемодан без ручки: и нести тяжело, и выкинуть жалко. Столько лет потрачено.

«Приходишь – а у них из тумбочки булки вываливаются: “Ну он же кушать хочет!”», – врач участковый педиатр (эндокринолог), второй декрет, стаж работы 9 лет.

Анализируя прошлое, понимаю, что просто ошиблась со специальностью: эндокринология – это не мое. Черт меня дернул туда пойти в ординатуру, может, если бы выбрала другое направление, все бы было иначе. Но все, что ни делается – к лучшему. Женщине проще не выгореть – она просто может уйти в декрет, если у нее есть любимый муж.

Я училась, что называется, с «горящими глазами», так было все интересно. С мужем познакомилась в университете. Может, поэтому было вдвойне интересно ходить на пары и пересекаться в коридорах. Сейчас сложно сказать, потому что на работу меня совершенно не тянет. Тогда я перебирала специальности, знала, что в хирургию – точно нет. Эндокринология показалась самой необычной и сложной, хотелось проявить себя. Болезни щитовидки, того-другого, нарушения роста, полового развития, особенно интересно, если это генетика. Жизни не хватит, чтобы во всем разобраться.

Но все мечты разбились о сахарный диабет – это проклятие любого врача. Каждый первый – с ним, каждый день одно и то же. Нас «надрачивали» именно на него, и вот ты в сотый раз говоришь маме ребенка – теперь, помимо замеров, главное следить за рационом питания, вести дневник и так далее. Приходишь – а у них из тумбочки булки вываливаются: «Ну он же кушать хочет!».

Я не знаю, сколько нервов надо, чтобы говорить одно и то же. А главное: зачем? Правильно говорят, что в педиатрии надо лечить и детей, и их родителей. Но я на родителей не подписывалась. Многие из них – абсолютный неадекват, которые простых слов не понимают, и сразу бегут жаловаться главврачу. Теперь я просто не хочу ходить на работу, чтобы их не видеть. Мне жаль смотреть, как родители издеваются над своими детьми.

«К бомжам быстро привыкаешь», – врач СМП, стаж 5 лет

Почему я выгорел? А я и не горел. Главная задача была – быстрее свалить от родителей и из района, поэтому привет, любимый вуз. Дальше уже плыл по течению и прибило к берегам СМП. Сначала подработка медбратом, потом привык. К бомжам быстро привыкаешь. Что хорошего в работе? То, что быстро соображаешь и понимаешь, что делаешь. В отличие от старой когорты, которая до сих пор анальгином все лечит. Сейчас уже больше вопросов не к пациентам – с ними все и так ясно, а к окружению. Страшно смотреть, когда человек не хочет развиваться, а еще тебя чему-то пытается учить. Но куда деваться. Когда-нибудь поколение сменится.

«Тебя чмом назвали, а ты кто? Чмо и есть», – Александр Звягин, единственный, кто назвался среди анонимов. Врач СМП, стаж 23 года.

Со своим стажем я много коллег видел, которые выгорают на глазах. В медицине много стрессовых факторов, особенно на «скорой»: нерегулярный режим сна, питания, негативное отношение пациентов, работодателя. Впрочем, выгорают все, кто работает с людьми: хирурги, продавцы, таксисты.

Профессиональное выгорание – это когда врач ничего не хочет, в работе не заинтересован, ему плевать на результат и даже пофигу, как он выглядит. Он разочаровывается в работе, когда видит, что не представляет ценности для общества. Низкая зарплата – значит, не ценит государство. Отношение больных – как к обслуживающему персоналу. Еще и от начальства выслушивать унижения. Добавить сюда пьяные вызовы, экстренные ситуации, когда не удовлетворен своей же работой. Устал чисто физически, а денег нет. А зачем работать вообще?

Ответственность при этом колоссальная. Вы должны то, вы обязаны это. При этом сам врач не может от чего-то отказаться или чего-то не знать. Спрашивают, как с Богов, а относятся как к дворникам.

Мне повезло избежать выгорания, потому что я много лет дружил с профессором психиатрии, царство ему небесное. Научился пропускать шпильки мимо. И потом московская «скорая», где я работаю 8 лет, и скорая в Ростове-на-Дону, где проработал 15 лет – небо и земля. Тут мне выдали 3 комплекта одежды, одели, обули с ног до головы. Оборудование, условия труда и отдыха, по сравнению с Ростовом, просто царские. Четко отлажен алгоритм действий. По сути ты должен быстро приехать и не обломаться с диагнозом. И это ни много и ни мало, этого достаточно. Плюс чувствуется уважение со стороны государства по зарплате, тогда тебя уже никто не может оскорбить.

А в другой ситуации тебя чмом назвали, а ты кто? Чмо и есть. В Ростове зарплата 30 тысяч рублей. О каком уважении может идти речь? Так и начинаешь в бутылочку заглядывать смена через смену. Плюс кризис 30-летнего возраста. Сутки через двое – жизни нет. Так «выгоревшие» и наркоманят, курят травку, сидят «на спидах». Нездоровая специфика работы.

Но при этом сама работа специфическая – затягивает. Экстрим – кому-то спасти жизнь, адреналин зашкаливает. За 23 года я понимаю это. Работа – мое хобби, особенно когда есть хорошее оборудование, хорошая форма – я сам себе нравлюсь. Любой врач должен иметь возможность так работать и нравится себе. И за идею, и за деньги. Как там в пирамиде Маслоу – сначала удовлетворяешь физиологические потребности, чтобы не голодать, а потом самоактуализация. Тогда растет эффективность труда.

К тому же способствует выгоранию бессмысленная бюрократия. В Москве отменены бумажные дела, все, что нужно, в планшете. А когда вручную надо написать 15-20 адресов? Это не должно занимать больше времени, чем вызов. И потом все эти придирки – букву поставил не туда. Очень выматывает. Еще бессмысленные приказы. Только чтобы их прочитать, уже е*нуться можно, а они меняются чуть ли не каждый квартал. А я просто хочу ездить и лечить людей.

Жалобы от пациентов – отдельная песня, особенно их много в Ростове. Я обращался к другу-психиатру на первых порах. Он мне переводил с русского на русский. Вот выпустили у нас методички: «Как вести себя в конфликтной ситуации?» Ответ: «Не раздражаться». А как не раздражаться?!

Ответ специалиста: для меня больной – субстрат работы, как для токаря – болванка. Если проникаешься к ним – сам индуцируешься их стрессом. Почему на больных не обижаются? Да он все равно субстрат. Поэтому сделал то, что должен, и пошел дальше. Звучит цинично, но есть люди, которые стоят внимания – это друзья, родственники. А пациенты – они бесконечные, зачем себя на них растрачивать?

Риторика начальства тоже хороша: «Не нравится – увольняйся». Так крепостного права у нас нет – ищите, значит, место, где вас будут уважать, ценить, платить. Если начинать думать: «А куда же я уйду?» – это тупик. Можешь ты уйти, где лучше. Просто на это надо решиться.

«Злыми и безразличными нас делаете вы»

Последний из собеседников – врач, который имеет сертификаты нескольких специальностей, среди которых травматология и ортопедия. В 2023 году он решился – и ушел из профессии вообще. Этому предшествовал случай на работе: его обвинили в том, что он пьяный спал за рабочим столом – это засняли на видео. Врач – один из подписчиков «Медицинской России», мы обратились к нему с просьбой рассказать свою историю.

Сначала он согласился и начал развернуто отвечать на вопросы.

«В медицину я пошел потому, что с детства относил себя к помощникам, спасателям. Лечил животных, птиц. Изучал медицинскую литературу. Тогда не было ни Яндекса, ни Гугла и я ходил к фельдшеру и душил её расспросами. В то время, как пошли первые настольные компьютеры с разными играми, мне было интересно, как устроен организм человека. Родители на одобряли моего интереса, потому всячески наставляли и мотивировали в другие направления. 2009 год. Я еду поступать в Сеченовский университет. Факультет Травматологии и Ортопедии. Лечебное дело. Полон сил, энергии и самоуверенности.

В самом начале учеба давалась очень легко. Я дружил с преподавателями, моя любознательность всех мотивировала на диалоги, рассказы о личном опыте и интересные истории. Были, конечно, трудности. Лень тому виной. Это когда решаешь подольше поспать, потому что якобы и так знаешь тему. Позже я усвоил урок, что в медицине знать всего невозможно и вставать с постели через силу – это наименьшее, с чем придется столкнуться. Конспекты и зарисовки. Схемы. Лекции и сессии без конца. Мозги плывут. Иной раз не помнил, кушал я сегодня вообще или нет. Мне это нравилось. Я чувствовал, что я в форме. Хоть сейчас в бой.

Трудности начались после посещения морга. Запах стоял в носу. Никак не мог привыкнуть. На столе лежала молодая женщина, 6-ой месяц беременности. Задушена и частично расчленена. Судмед, в общем. До сих пор помню её красивое невозмутимое выражение лица. Как будто смотрит куда в даль. После увиденного был долгий период осознания жестокости этого мира. Прогулы. Хвосты по учебе и прочее. К слову, никогда не давал взятки. Учил, подтягивал и сдавал. Позже меня отпустило и взгляды стали нацеленные на причину, последствия и факты.

Направление травматологии и ортопедии я выбрал потому, что это самые частые последствия нашей неосторожности, невнимательности и халатности. Мы же всегда думаем, что с нами все будет хорошо».

Его рассказ обрывается. Петр перестал общаться и реагировать на дальнейшие вопросы – что же произошло тогда с ним на работе. 

Последним его комментарием было: «А спал я потому, что писал истории болезни, глаза потер и вырубило. Люди, запомните, никому из вас не быть в шкуре врача. Никогда. Все мы приходим добрые, заботливые и обходительные. Нас этому учат. Злыми и безразличными нас делаете уже вы».

Синдрому профессионального выгорания подвержены все так называемые «помогающие» профессии, которые невозможны без прямого контакта с людьми. В последнее время стало модным проводить различные исследования на эту тему и разрабатывать программы поддержки в стиле «кабинета психологической разгрузки». Но что происходит с врачами на самом деле, когда они замечают, что да, это «оно»?

Мы решили поговорить с теми, кто «выгорел», но продолжает работать дальше. Однако оказалось большой проблемой их найти – никто не хотел признаваться, что это так. «Да нет, меня все устраивает!» — был самый частый ответ.

Редакция «Медицинской России» на условиях анонимности поговорила с врачами, которые не то чтобы без ума от своей работы, но еще как-то держатся.  

«Медицина как чемодан без ручки: и нести тяжело, и выкинуть жалко», – врач-нейрохирург, стаж 18 лет

Я никогда не хотел стать врачом, этого хотели мои родители. Врач звучит гордо, престижно, всегда «на хлеб с маслом» хватит и коньяк будет в шкафу, и прочие советские заскоки. А теперь как говорится: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю животных». Хотя я их и до этого любил, хотел стать ветеринаром. Но собачка коньяк не принесет. Тогда ветеринаром было быть не модно, это теперь можно свою клинику открыть и те же операции делать собакам. Но мне уже поздно переквалифицироваться.

Я не выгорел, а просто утомлен этой средой. Все эти квоты на ВМП, сидишь ждешь, сколько выделят, не выделят, в лимит уложились раньше времени – полгода на жопе сиди. Постоянно зависишь от тех, кто сверху. Хорошо, если заведующий нормальный, а если нет? Пациенты – отдельная история, но уже просто не запоминаешь лиц, помнишь только диагнозы. Если раньше что-то раздражало, то теперь не обращаешь на это внимания, все стерлось.

Меня спрашивают: «А что ты докторскую не защитишь?» Да она у меня в столе уже лет сто лежит. Защищаться на доктора наук или профессора – это вбухивать деньги, которые никогда не отобьются. Они нужны мне, эти две лишние тысячи за звание или индекс Хирша? Проще бизнес иметь на стороне. А медицина как чемодан без ручки: и нести тяжело, и выкинуть жалко. Столько лет потрачено.

«Приходишь – а у них из тумбочки булки вываливаются: “Ну он же кушать хочет!”», – врач участковый педиатр (эндокринолог), второй декрет, стаж работы 9 лет.

Анализируя прошлое, понимаю, что просто ошиблась со специальностью: эндокринология – это не мое. Черт меня дернул туда пойти в ординатуру, может, если бы выбрала другое направление, все бы было иначе. Но все, что ни делается – к лучшему. Женщине проще не выгореть – она просто может уйти в декрет, если у нее есть любимый муж.

Я училась, что называется, с «горящими глазами», так было все интересно. С мужем познакомилась в университете. Может, поэтому было вдвойне интересно ходить на пары и пересекаться в коридорах. Сейчас сложно сказать, потому что на работу меня совершенно не тянет. Тогда я перебирала специальности, знала, что в хирургию – точно нет. Эндокринология показалась самой необычной и сложной, хотелось проявить себя. Болезни щитовидки, того-другого, нарушения роста, полового развития, особенно интересно, если это генетика. Жизни не хватит, чтобы во всем разобраться.

Но все мечты разбились о сахарный диабет – это проклятие любого врача. Каждый первый – с ним, каждый день одно и то же. Нас «надрачивали» именно на него, и вот ты в сотый раз говоришь маме ребенка – теперь, помимо замеров, главное следить за рационом питания, вести дневник и так далее. Приходишь – а у них из тумбочки булки вываливаются: «Ну он же кушать хочет!».

Я не знаю, сколько нервов надо, чтобы говорить одно и то же. А главное: зачем? Правильно говорят, что в педиатрии надо лечить и детей, и их родителей. Но я на родителей не подписывалась. Многие из них – абсолютный неадекват, которые простых слов не понимают, и сразу бегут жаловаться главврачу. Теперь я просто не хочу ходить на работу, чтобы их не видеть. Мне жаль смотреть, как родители издеваются над своими детьми.

«К бомжам быстро привыкаешь», – врач СМП, стаж 5 лет

Почему я выгорел? А я и не горел. Главная задача была – быстрее свалить от родителей и из района, поэтому привет, любимый вуз. Дальше уже плыл по течению и прибило к берегам СМП. Сначала подработка медбратом, потом привык. К бомжам быстро привыкаешь. Что хорошего в работе? То, что быстро соображаешь и понимаешь, что делаешь. В отличие от старой когорты, которая до сих пор анальгином все лечит. Сейчас уже больше вопросов не к пациентам – с ними все и так ясно, а к окружению. Страшно смотреть, когда человек не хочет развиваться, а еще тебя чему-то пытается учить. Но куда деваться. Когда-нибудь поколение сменится.

«Тебя чмом назвали, а ты кто? Чмо и есть», – Александр Звягин, единственный, кто назвался среди анонимов. Врач СМП, стаж 23 года.

Со своим стажем я много коллег видел, которые выгорают на глазах. В медицине много стрессовых факторов, особенно на «скорой»: нерегулярный режим сна, питания, негативное отношение пациентов, работодателя. Впрочем, выгорают все, кто работает с людьми: хирурги, продавцы, таксисты.

Профессиональное выгорание – это когда врач ничего не хочет, в работе не заинтересован, ему плевать на результат и даже пофигу, как он выглядит. Он разочаровывается в работе, когда видит, что не представляет ценности для общества. Низкая зарплата – значит, не ценит государство. Отношение больных – как к обслуживающему персоналу. Еще и от начальства выслушивать унижения. Добавить сюда пьяные вызовы, экстренные ситуации, когда не удовлетворен своей же работой. Устал чисто физически, а денег нет. А зачем работать вообще?

Ответственность при этом колоссальная. Вы должны то, вы обязаны это. При этом сам врач не может от чего-то отказаться или чего-то не знать. Спрашивают, как с Богов, а относятся как к дворникам.

Мне повезло избежать выгорания, потому что я много лет дружил с профессором психиатрии, царство ему небесное. Научился пропускать шпильки мимо. И потом московская «скорая», где я работаю 8 лет, и скорая в Ростове-на-Дону, где проработал 15 лет – небо и земля. Тут мне выдали 3 комплекта одежды, одели, обули с ног до головы. Оборудование, условия труда и отдыха, по сравнению с Ростовом, просто царские. Четко отлажен алгоритм действий. По сути ты должен быстро приехать и не обломаться с диагнозом. И это ни много и ни мало, этого достаточно. Плюс чувствуется уважение со стороны государства по зарплате, тогда тебя уже никто не может оскорбить.

А в другой ситуации тебя чмом назвали, а ты кто? Чмо и есть. В Ростове зарплата 30 тысяч рублей. О каком уважении может идти речь? Так и начинаешь в бутылочку заглядывать смена через смену. Плюс кризис 30-летнего возраста. Сутки через двое – жизни нет. Так «выгоревшие» и наркоманят, курят травку, сидят «на спидах». Нездоровая специфика работы.

Но при этом сама работа специфическая – затягивает. Экстрим – кому-то спасти жизнь, адреналин зашкаливает. За 23 года я понимаю это. Работа – мое хобби, особенно когда есть хорошее оборудование, хорошая форма – я сам себе нравлюсь. Любой врач должен иметь возможность так работать и нравится себе. И за идею, и за деньги. Как там в пирамиде Маслоу – сначала удовлетворяешь физиологические потребности, чтобы не голодать, а потом самоактуализация. Тогда растет эффективность труда.

К тому же способствует выгоранию бессмысленная бюрократия. В Москве отменены бумажные дела, все, что нужно, в планшете. А когда вручную надо написать 15-20 адресов? Это не должно занимать больше времени, чем вызов. И потом все эти придирки – букву поставил не туда. Очень выматывает. Еще бессмысленные приказы. Только чтобы их прочитать, уже е*нуться можно, а они меняются чуть ли не каждый квартал. А я просто хочу ездить и лечить людей.

Жалобы от пациентов – отдельная песня, особенно их много в Ростове. Я обращался к другу-психиатру на первых порах. Он мне переводил с русского на русский. Вот выпустили у нас методички: «Как вести себя в конфликтной ситуации?» Ответ: «Не раздражаться». А как не раздражаться?!

Ответ специалиста: для меня больной – субстрат работы, как для токаря – болванка. Если проникаешься к ним – сам индуцируешься их стрессом. Почему на больных не обижаются? Да он все равно субстрат. Поэтому сделал то, что должен, и пошел дальше. Звучит цинично, но есть люди, которые стоят внимания – это друзья, родственники. А пациенты – они бесконечные, зачем себя на них растрачивать?

Риторика начальства тоже хороша: «Не нравится – увольняйся». Так крепостного права у нас нет – ищите, значит, место, где вас будут уважать, ценить, платить. Если начинать думать: «А куда же я уйду?» – это тупик. Можешь ты уйти, где лучше. Просто на это надо решиться.

«Злыми и безразличными нас делаете вы»

Последний из собеседников – врач, который имеет сертификаты нескольких специальностей, среди которых травматология и ортопедия. В 2023 году он решился – и ушел из профессии вообще. Этому предшествовал случай на работе: его обвинили в том, что он пьяный спал за рабочим столом – это засняли на видео. Врач – один из подписчиков «Медицинской России», мы обратились к нему с просьбой рассказать свою историю.

Сначала он согласился и начал развернуто отвечать на вопросы.

«В медицину я пошел потому, что с детства относил себя к помощникам, спасателям. Лечил животных, птиц. Изучал медицинскую литературу. Тогда не было ни Яндекса, ни Гугла и я ходил к фельдшеру и душил её расспросами. В то время, как пошли первые настольные компьютеры с разными играми, мне было интересно, как устроен организм человека. Родители на одобряли моего интереса, потому всячески наставляли и мотивировали в другие направления. 2009 год. Я еду поступать в Сеченовский университет. Факультет Травматологии и Ортопедии. Лечебное дело. Полон сил, энергии и самоуверенности.

В самом начале учеба давалась очень легко. Я дружил с преподавателями, моя любознательность всех мотивировала на диалоги, рассказы о личном опыте и интересные истории. Были, конечно, трудности. Лень тому виной. Это когда решаешь подольше поспать, потому что якобы и так знаешь тему. Позже я усвоил урок, что в медицине знать всего невозможно и вставать с постели через силу – это наименьшее, с чем придется столкнуться. Конспекты и зарисовки. Схемы. Лекции и сессии без конца. Мозги плывут. Иной раз не помнил, кушал я сегодня вообще или нет. Мне это нравилось. Я чувствовал, что я в форме. Хоть сейчас в бой.

Трудности начались после посещения морга. Запах стоял в носу. Никак не мог привыкнуть. На столе лежала молодая женщина, 6-ой месяц беременности. Задушена и частично расчленена. Судмед, в общем. До сих пор помню её красивое невозмутимое выражение лица. Как будто смотрит куда в даль. После увиденного был долгий период осознания жестокости этого мира. Прогулы. Хвосты по учебе и прочее. К слову, никогда не давал взятки. Учил, подтягивал и сдавал. Позже меня отпустило и взгляды стали нацеленные на причину, последствия и факты.

Направление травматологии и ортопедии я выбрал потому, что это самые частые последствия нашей неосторожности, невнимательности и халатности. Мы же всегда думаем, что с нами все будет хорошо».

Его рассказ обрывается. Петр перестал общаться и реагировать на дальнейшие вопросы – что же произошло тогда с ним на работе. 

Последним его комментарием было: «А спал я потому, что писал истории болезни, глаза потер и вырубило. Люди, запомните, никому из вас не быть в шкуре врача. Никогда. Все мы приходим добрые, заботливые и обходительные. Нас этому учат. Злыми и безразличными нас делаете уже вы».