Смерть мозга и беременность: какими правами располагает эмбрион?

В конце прошлого года 33-летняя американка Марлиз Муньос упала в обморок в своём доме в Форт-Уэрте (штат Техас). Предполагаемая причина — тромб в лёгких. Результат — смерть мозга.

Когда врачи выяснили, что она находилась на 14-й неделе беременности, в соответствии с техасскими законами, запрещающими отключать беременную пациентку от системы жизнеобеспечения, её биологическое существование было решено продлить. Сейчас Марлиз на 21-й неделе. Через три недели специалисты попытаются определить, может ли плод функционировать самостоятельно и что делать дальше.

Этично ли поддерживать существование беременной женщины с мёртвым мозгом, дабы её тело всё-таки произвело на свет ребёнка? Это очень сложный вопрос даже для людей с чёткими взглядами на аборт и прочие этические проблемы медицины.

В американских штатах на этот счёт приняты самые разные законы. Техасский — самый строгий, пожалуй: независимо от стадии беременности женщина должна оставаться подключённой к системам жизнеобеспечения, пока не родит. В других местах во внимание принимаются различные факторы — к примеру, оценка вероятности нормального развития плода. Существует понятие плана медицинского обслуживания (advanced care planning), в который могут вноситься пожелания женщины на случай, если произойдёт подобная неприятность.

Муж и родители Марлиз возражают против использования её тела в качестве инкубатора, считая, что она не хотела этого. Врачи же ссылаются на закон, утверждающий, что надо продолжать лечение, «которое поддерживает жизнь пациента и без которого пациент умрёт». Однако, по определению, поддерживающее жизнь лечение нельзя продолжать по отношению к тому, кто уже мёртв, а Марлиз фактически мертва уже несколько недель. Муж подал в суд.

Бог с ним, с техасским законодательством. Для нас и специалиста по этике Малькольма Паркера из Квинслендского университета (Австралия) это просто повод поговорить о сложном переплетении таких проблем, как аборт, отказ в медицинской помощи и планирование дальнейшего лечения. В каких случаях, например, пациент имеет право заранее отказываться от лечения? Когда семьи имеют право решать за своих близких, потерявших, так сказать, дееспособность? Как уравновесить интересы государства, стремящегося сохранить жизнь эмбриону, и отца, озабоченного перспективой оказаться с младенцем на руках в отсутствие матери, к тому же с ребёнком, который почти наверняка родится не очень здоровым?

Г-н Паркер замечает, что при обсуждении подобной темы очень часто пропускают вопрос о статусе эмбриона. Обычно он считается уже решённым: защитники абортов постулируют принцип физической целостности материнского тела, тогда как их оппоненты, напротив, видят в зародыше отдельное существо со своими собственными правами, которые надо уважать наравне с правами детей и взрослых. Можно долго критиковать или обосновывать оба утверждения, но суть в следующем: никому не позволено решать заранее, на какой позиции будет стоять тот или иной человек.

Однако то здесь, то там принимаются законы, в которых эмбрион фактически признаётся юридическим лицом. Так, в уголовном кодексе Нового Южного Уэльса появилась статья за причинение тяжких телесных повреждений плоду в возрасте 20 недель и более.

Кстати, есть интересный прецедент. Более 30 лет назад организм 27-летней женщины на 22-й неделе беременности в течение девяти недель поддерживал существование плода, который затем превратился в нормального и здорового новорожденного. Специалисты по этике, вспоминающие об этом случае, утверждают, что автономность материнского тела заканчивается со смертью мозга (то есть со смертью человека как личности), а потому сознательно высказанные женщиной пожелания относительно плода теряют силу.

Всё это упирается в вопрос о том, что такое человек, можно ли разделять его на сознание (разум, душу, личность, «я», как угодно) и тело (организм). Имеет ли право некая инстанция решать за человека, как ему поступать со своим телом (запрещая, например, наркотики, самоубийства, аборты, эвтаназию) и разумом (ограничивая, скажем, распространение «непристойных» или «жестоких» материалов)?

Говоря философски, ни то ни другое сделать попросту невозможно. Человек автономен по определению. Его включение в общество — результат либо его свободного выбора (что происходит крайне редко), либо принуждения (под мягким, незаметным давлением обстоятельств, которые человек привыкает ассоциировать со своей личностью, или в результате умышленного репрессивного воздействия со стороны других людей). В обществе же действуют законы и правила, воплощающие собой волю (сознательную и бессознательную) некоей группы людей, чаще всего облечённых властью и преследующих прежде всего собственные интересы (материальные и психологические). Эти законы и правила не имеют онтологического статуса, они временны и изменчивы. Совершенно естественно, что далеко не все и не всегда им подчиняются, что против них регулярно восстают.

Проблема в том, что люди искренне или в пропагандистских целях наделяют онтологическим статусом взгляды, рождённые обстоятельствами внешней и психологической жизни. Всё изменится, когда мы научимся различать свои психологические состояния и объективное положение дел (не все верят в то, что это возможно). В обществе всегда будут существовать противоречия между людьми и группами людей (например, никуда не уйти от вертикальных оппозиций «родители — дети», «начальник — подчинённый» и от горизонтальной конкуренции). Если кто-то из людей, облечённых властью, поставит своей целью не самоудовлетворение, а построение справедливого общества (почти никто не верит, что такой день когда-нибудь наступит), то прежде он должен будет решить, какие противоречия оставить людям и их организациям, а какие следует регулировать на государственном уровне. Так, если вы заявляете, что обществу необходимо следить за биологическим воспроизведением его членов, то вы должны принять меры и для дальнейшей интеграции новых людей в общество, ибо человек не только биологическое существо. Следовательно, если вы запрещаете аборты и превращаете мёртвую женщину в инкубатор, то надо выработать систему всесторонней заботы о человеке, чтобы он везде и всюду чувствовал себя полноценным членом общества (то есть невозможно, скажем, решать проблему абортов, не решая проблемы одинокой старости). Если же вы выступаете за автономию человека, убедитесь в том, что на протяжении всего своего существования в обществе он свободен в реализации своего индивидуалистического потенциала до тех пор, пока не мешает другим (то есть, позволяя аборты, следует разрешить и однополые браки).

Очевидно, что в идеальном обществе должны быть совмещены обе стратегии (например, решение об аборте и браке остаётся в компетенции частного человека, а за одинокими бабушками присматривает государство). Медленно, нервно, лениво, но мы к этому идеалу понемногу движемся.

Подготовлено по материалам The Conversation.