«Ситуация в медицине настолько плохая, что сделать ее хуже почти невозможно»

1. Врач не делал ошибок, осложнений не было, все было сделано правильно (просто следователи неправильно поняли, не было средств и проч.)

Этот аргумент подразумевает, что сажать врачей в тюрьму правильно, просто сажают не тех: конкретно у этого врача осложнений не было. Это может быть линией защиты в суде, когда основная цель — снижение вреда уже случившейся катастрофы, но в качестве общественной позиции только вредит общему делу: нормализации ситуации в стране и медицине. Врачебная ошибка, даже приведшая к смерти больного, это не уголовное преступление, у нее нет ни мотива, ни намерения. Врачебные ошибки неизбежны, и, если мы хотим, чтобы их было меньше, надо больше говорить о них и искать способы уменьшения их числа, а не сажать за них в тюрьму. Оставшиеся врачи не будут делать меньше ошибок, они будут меньше о них говорить.

2. Давайте ничего не говорить, пока следствие не разберется. Информации слишком мало, и она не надежна.

При общественном обсуждении интерпретация фактов важнее самих фактов. Важно именно то, что происходит в общественном сознании, именно на это надо влиять. Соответственно и оперировать надо теми фактами, которые циркулируют в общественном поле, а не недоступными “фактическими данными”. Тем более, что следствие не разберется: у него нет такой задачи. У него задача — посадить. Если врача посадят, мы ничего нового не узнаем. Если вдруг не посадят, тоже не узнаем: много ли мы узнали нового после освобождения Мисюриной? Что происходило в клинике Медси? Что за тайное вскрытие производилось в Первой Градской? Была ли гематома после пункции, были ли снимки КТ? Нет, обсуждение просто прекратилось.

3. Если так пойдет, врачи перестанут говорить больным правду, уйдут из медицины, перестанут оперировать, все станет совсем плохо.

Нет, не станет. Уже стало. Ситуация в медицине уже давно настолько плохая, что сделать ее хуже почти невозможно. Те немногие врачи, которые почему-то продолжают честно работать (честно — в интересах пациентов, а не в интересах системы), скорее всего продолжат работать и дальше: просто потому, что это их профессия и иначе они не умеют. Те, кто, условно, на стороне системы, будут продолжать работать, надеясь, что лояльность системе их защитит (на самом деле не защитит, но это крепкая иллюзия). Отток хороших врачей из профессии очень большой, ускорить его так же трудно, как остановить. Призывы не разрушать медицину — это призывы не раскачивать лодку на затонувшем Титанике. Медицину все равно придется строить заново.

4. Идет прицельная атака на врачей, нас выбрали в качестве козлов отпущения, для канализации народного гнева и так далее.

Нет, мы просто живем в России. Перефразируя Нимёллера, за предпринимателями уже пришли, за наркопотребителями уже пришли, за неосторожными пользователями ВКонтакте уже пришли, мы просто были заняты и не заметили. Или заметили, но надеялись, что мы часть системы. Быть частью системы не помогает: за полицейскими тоже уже пришли. Попытка выделить проблему с врачами из общей беды с отсутствием судов, следствия и правосудия — корпоративный эгоизм, который не эффективен в долгосрочной перспективе.

5. Изменение личной линии поведения: теперь я буду работать только по приказам, не буду говорить правду (например, что нет лекарств и пр.), вам мало не покажется.

Прежде всего, это непрофессионально. Запугивать пациентов — это неврачебное поведение, лучше тогда найти другой способ зарабатывать деньги. Барьеры между врачами и пациентами искусственны, в них заинтересована система, наше дело их разрушать. Само обращение к абстрактным пациентам — это крик в пустоту, нет никаких “мы” и “они”. Объединение со своими пациентами против системы — то, чего система боится. Кроме того, нет никакой зависимости между правильным (с точки зрения системы) поведением и вероятностью попасть в тюрьму. Система не выбирает несогласных, талантливых, умных: она хватает кого ни попадя. Но лучше сесть в тюрьму свободным человеком, чем сначала отдать свободу, а потом все равно сесть в тюрьму. Если же вы прямо очень боитесь сесть в тюрьму, то выход только один: выбрать другую профессию и, крайне желательно, другую страну.

6. Роль личностей, апелляция к царю, боярам, рошалям, начальнику тюрьмы.

Нет ни хорошего царя, ни хороших бояр — они одна банда. И царь плохой, и бояре плохие. Они и есть система, ждать от них нужно только плохого. “Хорошие” начальники, которые встают на сторону добра (Собянин в истории с Мисюриной) делают это не от хорошей жизни и не от внутреннего императива, а для минимизации вреда. Вреда, который причиняют люди своим возмущением. С Мисюриной — это победа общества, в том числе профсообщества, а не хороших начальников. Роль плохих начальников тоже не стоит преувеличивать. Бюрократическая машина работает по своим законам, ей нужно искать преступников и сажать их в тюрьму, отчитываться об эффективности.

* * *

Что же делать? Говорить правду, рассказывать людям о творящихся в медицине ужасах, быть заодно с пациентами, пытаться противостоять системе, сопротивляться по поводу и без повода. Сопротивление не бесполезно, случай Мисюриной это показал. Путин умрет, медицина останется. Выжившим будет, что рассказать внукам.

Что будет с медициной? Будет лучше, но не сразу. Общечеловеческие свободы — это как вайфай или тараканы, они распространяются сами, помимо воли конкретных людей. Мы привыкли, что на нас не орет продавщица в магазине, пациенты начинают удивляться, что на них орут врачи и не пускают к близким, родители перестают считать нормой, что их детей бьют учителя. Люди хотят красиво одеваться, свободно передвигаться и говорить, о чем вздумается. Это трудно остановить, если только не будет войны и других неприятностей. Но разные институты меняются с разной скоростью. На шкале прогресса впереди идут кафешки и мобильная связь, по середине — школы и университеты, в самом конце, где-то между Почтой России и милицией, мы со своей медициной.

1. Врач не делал ошибок, осложнений не было, все было сделано правильно (просто следователи неправильно поняли, не было средств и проч.)

Этот аргумент подразумевает, что сажать врачей в тюрьму правильно, просто сажают не тех: конкретно у этого врача осложнений не было. Это может быть линией защиты в суде, когда основная цель — снижение вреда уже случившейся катастрофы, но в качестве общественной позиции только вредит общему делу: нормализации ситуации в стране и медицине. Врачебная ошибка, даже приведшая к смерти больного, это не уголовное преступление, у нее нет ни мотива, ни намерения. Врачебные ошибки неизбежны, и, если мы хотим, чтобы их было меньше, надо больше говорить о них и искать способы уменьшения их числа, а не сажать за них в тюрьму. Оставшиеся врачи не будут делать меньше ошибок, они будут меньше о них говорить.

2. Давайте ничего не говорить, пока следствие не разберется. Информации слишком мало, и она не надежна.

При общественном обсуждении интерпретация фактов важнее самих фактов. Важно именно то, что происходит в общественном сознании, именно на это надо влиять. Соответственно и оперировать надо теми фактами, которые циркулируют в общественном поле, а не недоступными “фактическими данными”. Тем более, что следствие не разберется: у него нет такой задачи. У него задача — посадить. Если врача посадят, мы ничего нового не узнаем. Если вдруг не посадят, тоже не узнаем: много ли мы узнали нового после освобождения Мисюриной? Что происходило в клинике Медси? Что за тайное вскрытие производилось в Первой Градской? Была ли гематома после пункции, были ли снимки КТ? Нет, обсуждение просто прекратилось.

3. Если так пойдет, врачи перестанут говорить больным правду, уйдут из медицины, перестанут оперировать, все станет совсем плохо.

Нет, не станет. Уже стало. Ситуация в медицине уже давно настолько плохая, что сделать ее хуже почти невозможно. Те немногие врачи, которые почему-то продолжают честно работать (честно — в интересах пациентов, а не в интересах системы), скорее всего продолжат работать и дальше: просто потому, что это их профессия и иначе они не умеют. Те, кто, условно, на стороне системы, будут продолжать работать, надеясь, что лояльность системе их защитит (на самом деле не защитит, но это крепкая иллюзия). Отток хороших врачей из профессии очень большой, ускорить его так же трудно, как остановить. Призывы не разрушать медицину — это призывы не раскачивать лодку на затонувшем Титанике. Медицину все равно придется строить заново.

4. Идет прицельная атака на врачей, нас выбрали в качестве козлов отпущения, для канализации народного гнева и так далее.

Нет, мы просто живем в России. Перефразируя Нимёллера, за предпринимателями уже пришли, за наркопотребителями уже пришли, за неосторожными пользователями ВКонтакте уже пришли, мы просто были заняты и не заметили. Или заметили, но надеялись, что мы часть системы. Быть частью системы не помогает: за полицейскими тоже уже пришли. Попытка выделить проблему с врачами из общей беды с отсутствием судов, следствия и правосудия — корпоративный эгоизм, который не эффективен в долгосрочной перспективе.

5. Изменение личной линии поведения: теперь я буду работать только по приказам, не буду говорить правду (например, что нет лекарств и пр.), вам мало не покажется.

Прежде всего, это непрофессионально. Запугивать пациентов — это неврачебное поведение, лучше тогда найти другой способ зарабатывать деньги. Барьеры между врачами и пациентами искусственны, в них заинтересована система, наше дело их разрушать. Само обращение к абстрактным пациентам — это крик в пустоту, нет никаких “мы” и “они”. Объединение со своими пациентами против системы — то, чего система боится. Кроме того, нет никакой зависимости между правильным (с точки зрения системы) поведением и вероятностью попасть в тюрьму. Система не выбирает несогласных, талантливых, умных: она хватает кого ни попадя. Но лучше сесть в тюрьму свободным человеком, чем сначала отдать свободу, а потом все равно сесть в тюрьму. Если же вы прямо очень боитесь сесть в тюрьму, то выход только один: выбрать другую профессию и, крайне желательно, другую страну.

6. Роль личностей, апелляция к царю, боярам, рошалям, начальнику тюрьмы.

Нет ни хорошего царя, ни хороших бояр — они одна банда. И царь плохой, и бояре плохие. Они и есть система, ждать от них нужно только плохого. “Хорошие” начальники, которые встают на сторону добра (Собянин в истории с Мисюриной) делают это не от хорошей жизни и не от внутреннего императива, а для минимизации вреда. Вреда, который причиняют люди своим возмущением. С Мисюриной — это победа общества, в том числе профсообщества, а не хороших начальников. Роль плохих начальников тоже не стоит преувеличивать. Бюрократическая машина работает по своим законам, ей нужно искать преступников и сажать их в тюрьму, отчитываться об эффективности.

* * *

Что же делать? Говорить правду, рассказывать людям о творящихся в медицине ужасах, быть заодно с пациентами, пытаться противостоять системе, сопротивляться по поводу и без повода. Сопротивление не бесполезно, случай Мисюриной это показал. Путин умрет, медицина останется. Выжившим будет, что рассказать внукам.

Что будет с медициной? Будет лучше, но не сразу. Общечеловеческие свободы — это как вайфай или тараканы, они распространяются сами, помимо воли конкретных людей. Мы привыкли, что на нас не орет продавщица в магазине, пациенты начинают удивляться, что на них орут врачи и не пускают к близким, родители перестают считать нормой, что их детей бьют учителя. Люди хотят красиво одеваться, свободно передвигаться и говорить, о чем вздумается. Это трудно остановить, если только не будет войны и других неприятностей. Но разные институты меняются с разной скоростью. На шкале прогресса впереди идут кафешки и мобильная связь, по середине — школы и университеты, в самом конце, где-то между Почтой России и милицией, мы со своей медициной.