Статья. «Некоторые проблемы правового регулирования применения искусственных методов репродукции» (С.С.Шевчук) («Медицинское право», 2003, N 1)

«Медицинское право», 2003, N 1

НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ПРИМЕНЕНИЯ ИСКУССТВЕННЫХ МЕТОДОВ РЕПРОДУКЦИИ

Отсутствие должного механизма правового регулирования в области искусственных методов репродукции отрицательно сказывается на защите прав субъектов возникающих правовых отношений. Автор предлагает придать эмбриону статус вещи особого рода, при этом право на эмбрион должно принадлежать женщине, в организм которой должен быть трансплантирован эмбрион. В случаях использования организма суррогатной матери биологическим родителям должно быть гарантировано право требовать передачи родившегося ребенка. В основе такого подхода — гражданско-правовой договор, определяющий права и обязанности участников. Предлагается определить началом жизни не момент рождения человека, а достижение внутриутробным плодом определенного этапа развития.

Трансплантация органов и тканей человека, и как ее особая разновидность — искусственное оплодотворение и имплантация эмбриона медициной давно разработаны и успешно применяются на практике. Однако эти способы медицинского вмешательства до настоящего времени не имеют должного правового обеспечения, многие правовые и этические проблемы, возникающие при их использовании, до сих пор не разрешены. В ст. 2 закона Российской Федерации «О трансплантации органов и (или) тканей человека» закреплено, что «действие настоящего закона не распространяется на органы, их части и ткани, имеющие отношение к процессу воспроизводства человека, включающие в себя репродуктивные ткани (яйцеклетку, сперму, яичники или эмбрионы)…» Вместе с тем применение искусственных методов репродукции может решить проблему бесплодного брака, помочь при опасности естественного способа оплодотворения и рождения для матери и ребенка в случае физиологических недостатков матери, при наличии у супругов биологической несовместимости, наследственных заболеваний либо предрасположенности к ним. Отсутствие должного механизма правового регулирования отрицательно сказывается на защите прав и интересов участников складывающихся при этом отношений. В соответствии со статьей 35 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан «каждая совершеннолетняя женщина детородного возраста имеет право на искусственное оплодотворение и имплантацию эмбриона. Искусственное оплодотворение и имплантация эмбриона осуществляются в учреждениях, получивших лицензию на указанный вид деятельности при наличии письменного согласия супругов (одинокой женщины). Женщина, давшая согласие на применение искусственных методов репродукции, имеет право на информацию о процедуре искусственного оплодотворения и имплантации эмбриона, о медицинских и правовых аспектах их последствий, о данных медико-генетического обследования, внешних данных и национальности донора, предоставляемую врачом, осуществляющим медицинское вмешательство». В другом правовом источнике — Семейном кодексе Российской Федерации (п. 4 ст. 51 и п. 3 ст. 52) также предусмотрена возможность применения методов искусственного оплодотворения и имплантации эмбриона, не исключая возможности использования при этом донорского материала. Искусственные методы репродукции представляют собой операции, при помощи которых в организм женщины вносится искусственным путем половая клетка мужа (гомологическая инсеминация) или донора (гетерономная инсеминация) либо используется экстракорпоральное оплодотворение «в пробирке» (in vitro), после чего эмбрион переносится в организм биологической матери или донора. Искусственное оплодотворение методом инсеминации состоит в оплодотворении яйцеклетки женщины в теле матки при отсутствии полового контакта, то есть путем внесения сперматозоидов с помощью технических средств. Вторая форма искусственного оплодотворения осуществляется вне организма женщины, когда зачатие происходит путем слияния мужских и женских клеток (в том числе донорских) в лабораторных условиях с последующим внесением оплодотворенной яйцеклетки в тело матки. Закон предоставил право на искусственное оплодотворение или имплантацию эмбриона любой совершеннолетней женщине детородного возраста независимо от наличия для этого медицинских показаний. С такой позицией соглашаются не все авторы. Так, М.Н.Малеина указывает, что «в нашей стране искусственное зарождение детей допустимо по медицинским показаниям при условии стойкого бесплодия, болезни супруга, опасности естественного способа рождения для здоровья матери или ребенка. Способной к естественному рождению детей женщине (или супругам) эта операция не проводится» [1]. Такая точка зрения представляется справедливой, в связи с чем, на наш взгляд, в специальном законодательстве следует закрепить основания (показания) для применения искусственного оплодотворения или имплантации эмбриона, поскольку речь в данном случае идет о своеобразном способе медицинского вмешательства с целью оказания соответствующей помощи. Здоровые и способные к естественному деторождению женщины (супруги) в такой помощи не нуждаются. Другой серьезной проблемой является необходимость определения и закрепления в законе особого правового режима используемых при искусственных методах репродукции трансплантатов: спермы, яйцеклетки и особенно эмбриона. Эти особые объекты донорства несут в себе «наследственный материал, участвуют в генетическом формировании человека, определяют его физические и психические качества и устанавливают биологическое родство между донором и реципиентом» [2]. С учетом этого законодатель должен четко определить правовой статус донора репродуктивного биологического материала и его права на предоставление трансплантата. Донором не может выступать лицо, являющееся носителем инфекции или наследственного заболевания. Ему следует вменить в обязанность сообщать о себе все известные ему заболевания или факторы, свидетельствующие о предрасположенности к наследственным заболеваниям. Особо сложными в этом плане являются ситуации, при которых решается вопрос о пределах допустимости искусственного оплодотворения по мотивам генетического характера, ибо «здесь речь идет об искусственном оплодотворении, которое совершается не ради избавления от последствий бесплодия родителей, а для зачатия «более совершенного ребенка, чем тот, который мог бы родиться естественным способом из собственного генфонда родителей» [3]. С учетом изложенного, в законе необходимо закрепить ограничение, не допускающее донорство спермы и яйцеклетки близкими кровными родственниками реципиента. А поскольку, по данным медицинской генетики, с возрастом в организме накапливаются серьезные мутационные изменения, которые могут передаваться по наследству, полезно закрепить для доноров возрастные ограничения. Донор должен пройти всестороннее медицинское исследование на предмет состояния своего здоровья. Возможность использования его донорского материала должна быть подтверждена заключением консилиума врачей. Объекты трансплантации, предоставленные донором, должны быть признаны вещами особого рода, по поводу которых у доноров возникает право собственности, одно из правомочий которого собственник реализует, передавая донорский материал (сперму, яйцеклетку) для оговоренных в договоре целей. Гораздо сложнее определить правовой статус эмбриона, созданного в результате экстракорпорального искусственного оплодотворения в лабораторных условиях до переноса его в организм женщины. В юридической литературе справедливо отмечается, что «…эмбрион в настоящее время не обладает статусом вещи, и, следовательно, на него не может распространяться ответственность за причинение вреда имуществу» [4]. Действительно, придание эмбриону статуса вещи особого рода поможет исправить положение. Право на эмбрион следует, на наш взгляд, признать не за донорами используемого биологического материала, а за женщиной, в организм которой должен быть перенесен (трансплантирован) эмбрион, а следовательно, закрепить за ней право на его защиту. Достаточно неопределенным продолжает оставаться правовой статус женщины, давшей согласие на имплантацию чужой оплодотворенной клетки с целью вынашивания и рождения ребенка с последующей передачей его биологическим родителям (лицам, предоставившим биологический материал), именуемой женщиной-донором или суррогатной матерью (и то и другое название, по нашему мнению, крайне неудачны). Такая женщина по предварительной договоренности с будущими родителями ребенка предоставляет свой организм для имплантации эмбриона и принимает на себя обязанность выносить ребенка и после его рождения передать будущим родителям. Таким образом, правовую основу заменяющего материнства составляет «договор, заключенный между заменяющей матерью и «заказчиками» ребенка» [5]. По непонятным для нас причинам, в соответствии с ч. 2 ст. 9 проекта Федерального закона «О правовых основах биоэтики и гарантиях ее обеспечения» законодатель предполагает запретить предоставление услуг вынашивающей матери (матери, вынашивающей чужого ребенка), что противоречит ч. 2 ст. 51 Семейного кодекса Российской Федерации и соответствующему законодательству, допускающему суррогатное материнство. По нашему мнению, за суррогатной матерью должно быть признано право на полную компенсацию расходов, связанных с вынашиванием ребенка: по медицинскому наблюдению и помощи, усиленному питанию, приобретению специальной одежды и т.п., а также упущенную выгоду, связанную с временной нетрудоспособностью. Кроме того, ей должно быть предоставлено право на вознаграждение, определяемое в договоре, которое правильнее было бы квалифицировать как «компенсацию за определенные неудобства, вызванные беременностью, и за риск ухудшения состояния своего здоровья» [6]. Обязанность по возмещению расходов и выплате вознаграждения должна быть возложена на биологических родителей, в интересах которых вынашивается ребенок. Однако в таком случае им должно быть гарантировано право требовать передачи родившегося в соответствии с состоявшимся соглашением ребенка. Между тем законодатель решает этот вопрос иначе: в соответствии с ч. 2 п. 4 ст. 51 Семейного кодекса Российского Федерации, лица, состоящие в браке между собой и давшие свое согласие в письменной форме на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями ребенка только с согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери). Как справедливо отмечено в юридической литературе, в основе такого рода материнства и отцовства «лежит договор, заключаемый между супругами, претендующими на положение будущих родителей, и заменяющей матерью, которая по их просьбе вынашивает и рожает ребенка, зачатого искусственным оплодотворением. Договор создает правоотношения между сторонами, но не гарантирует его исполнение» [7], что не может быть признано соответствующим принципу справедливости, поскольку при этом не достигаются поставленные при использовании услуг матерей-доноров цели, то есть родителями ребенка, зачатого искусственным путем, могут и не стать лица, желающие преодолеть последствия своего бесплодия использованием данного метода. Однако с такой позицией соглашаются не все авторы. Так, по мнению М.В.Антокольской, если бы суррогатная мать «была бы по закону обязана передать ребенка лицам, заключившим с ней договор, это могло бы оказаться для нее столь же тяжелой утратой, как потеря собственного ребенка. Поэтому при решении данной коллизии интересов предпочтение было отдано интересам суррогатной матери» [8]. Л.М.Пчелинцева также считает, что крайне важным и принципиальным «является установленное Кодексом правило, в соответствии с которым супруги, давшие согласие в письменной форме на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями только с согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери)» [9]. Однако названные авторы обходят вниманием следующую возникающую при этом проблему: вправе ли лица, заключившие с женщиной-донором договор, в случае ее отказа передать им ребенка, требовать от нее возврата предоставленных ей средств (на медицинское обслуживание, специальное питание и т.д.). По нашему мнению, закрепление такой обязанности суррогатной матери способствовало бы формированию у нее на стадии заключения договора более серьезного и ответственного отношения к принятию на себя соответствующей обязанности. Не вызывает сомнения, что в соответствии с частью второй п. 4 ст. 51 Семейного Кодекса между лицами, состоящими в браке, и суррогатной матерью заключается соглашение, носящее характер гражданско-правового договора, который порождает между его участниками обязательства. Предоставление права на односторонний отказ от исполнения договора суррогатной матери при безупречном поведении ее контрагентов не может быть признано обоснованным. По нашему мнению, заключение таких соглашений должно находиться под государственным контролем, поскольку только так можно пресечь такие преступные цели, как торговля детьми, в том числе для использования их органов в целях трансплантации, для проведения медицинских экспериментов. В юридической литературе неоднократно обращалось внимание на острейшую биоэтическую и правовую проблему донорства и трансплантации — их коммерциализацию [10]. Нельзя допустить, чтобы данная сфера человеческих отношений была вовлечена в рыночную стихию. Необходим также строгий контроль за недопустимостью передачи в такой правовой форме детей лицам, не удовлетворяющим требованиям морали и нравственности, лишенным родительских прав, алкоголикам, наркоманам, преступникам, совершившим противоправные деяния, связанные с нарушением прав ребенка. Становится совершенно непонятным, почему, к примеру, нормы института усыновления предусматривают повышенные требования к личности усыновителей, а при передаче ребенка, родившегося от женщины-донора, эти вопросы никак не контролируются. Такое положение не согласуется с принципом обеспечения приоритетной защиты прав и интересов детей, закрепленным ст. 1 Семейного кодекса РФ. В связи с использованием искусственных способов репродуктивной деятельности человека с особой остротой встает вопрос: с какого момента право на жизнь должно быть распространено на внутриутробный плод человека, ограничено ли данное право определенным отрезком времени или определенными физиологическими данными зародыша (болевыми реакциями, жизнеспособностью и т.п.). С решением этих вопросов связаны также проблемы распоряжения эмбрионами, их органами и тканями, в частности, в целях проведения с ними экспериментов, использования в качестве трансплантатов, проведения искусственного прерывания беременности и тем самым их уничтожения. Вопрос о том, что следует считать началом жизни человека, чрезвычайно сложный. Спектр мнений по этому поводу чрезвычайно широк. Одни авторы считают имплантацию эмбриона в организм женщины моментом зарождения новой жизни. Другие связывают этот момент с формированием нервной системы зародыша или с первым проявлением мозговой деятельности. Для третьих человеческая жизнь начинается с момента появления ребенка на свет. Для некоторых авторов древности было бесспорно, что зародыш считается человеком с начала шевеления в утробе матери. В соответствии со ст. 17 Гражданского кодекса Российской Федерации правоспособность гражданина (способность иметь гражданские права и обязанности) возникает в момент его рождения. Вероятно, что под моментом рождения гражданина понимается момент отделения плода от организма матери и начала его автономного существования. Таким образом, закон не признает правоспособным плод человека независимо от его возраста, то есть не придает ему статус субъекта. Трудно согласиться с мнением тех авторов, которые связывают возникновение правоспособности с совершением акта регистрации рождения, указывая: «Если внутриутробное развитие ребенка было менее шести месяцев, то правоспособность не возникает, поскольку не регистрируется ни факт рождения, ни факт смерти. Подобный вывод можно сделать и в том случае, если внутриутробное развитие было более шести месяцев, но ребенок жил после рождения несколько минут, так как в данном случае выдается только свидетельство о смерти» [11]. Более убедительной представляется позиция, в соответствии с которой «с точки зрения права не имеет значения, был ли ребенок жизнеспособным: сам факт появления его на свет означает, что у него возникла правоспособность, хотя бы он был живым всего несколько минут или даже секунд» [12]. Некоторые авторы считают, что «определение момента рождения и смерти не составляет предмета юридической науки, поскольку речь идет о чисто физиологических понятиях. Для права важно лишь, что с момента, когда гражданин считается родившимся, а медицина, как правило, руководствуется в этом случае критерием начала самостоятельного дыхания, ребенок приобретает гражданскую правоспособность» [13]. Мы не склонны разделить такую позицию и полагаем, что подобно тому, как право определяет момент наступления смерти, несмотря на то, что смерть действительно прежде всего физиологическое понятие, оно также должно решить вопрос о моменте рождения, поскольку именно с ним связывает возникновение такого важного гражданско-правового последствия, как правоспособность. Мы считаем также, что содержание ст. 17 Гражданского кодекса Российской Федерации нуждается в дальнейшем совершенствовании, а именно: в необходимости закрепления в нем такого социально-юридического свойства, как относительная правоспособность за неродившимся ребенком, что диктуется прежде всего необходимостью его защиты, в частности, при принятии женщиной решения об искусственном прерывании беременности, при применении к абортированному жизнеспособному ребенку эвтаназии и использовании его органов или тканей в качестве трансплантатов. В соответствии же с действующим законодательством плод, находящийся в утробе матери, независимо от срока его развития, рассматривается в качестве физиологической части организма, которым она вправе распоряжаться по своему усмотрению. Иными словами, мы полагаем, что назрела необходимость решить вопрос: имеем ли мы дело с уже живым человеческим существом в лице неродившегося ребенка, имеющим право на защиту, или только с системой клеток, тканей, органов, составляющих часть материнского организма, защита которых всецело зависит от воли женщины. Как было отмечено ранее, российский законодатель обеспечивает защиту прав и интересов гражданина как «личности», «индивидуума» с момента рождения, определяя тем самым понятия «начало жизни» и «личность», «гражданин». Однако даже немногочисленные исключения из такого правила свидетельствуют об обратном. Так, в соответствии со ст. 36 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан ограничены права женщины на искусственное прерывание беременности при сроке беременности свыше 12 недель, а по социальным показаниям — при сроке беременности свыше 22 недель. Такая позиция законодателя свидетельствует о том, что он относится к внутриутробному плоду с определенного срока его развития не просто как к физиологической части женского организма, которой она распоряжается самостоятельно, а как к особого рода существу, имеющему право на жизнь. Именно это право, на наш взгляд, защищается путем признания неправомерности производства аборта по достижении определенного срока развития плода. Право же, в соответствии с правовой доктриной, может принадлежать только субъекту. С учетом изложенного, нами отстаивается позиция, в соответствии с которой за начало жизни следует считать не момент рождения человека, а достижение внутриутробным плодом определенного этапа развития, при этом достигший определенного уровня развития плод должен быть признан человеческим существом, обладающим специальной правосубъектностью и обеспечиваемым гражданско-правовой защитой. Такая точка зрения поддерживается и представителями науки уголовного права, по мнению которых современное состояние права «нарушает права плода на жизнь и здоровье, и уголовное законодательство обязано защитить его права. Авторы не считают необходимым выделить защиту плода в отдельную уголовно-правовую норму по той причине, что признание правосубъектности плода имеет право быть законодательно закреплено в Конституции РФ и соответствующем Федеральном законе о репродукции» [14]. К решению вопроса о том, с какого момента следует отсчитывать начало жизни человека, на каком этапе внутриутробного развития рассматривать плод как правоспособную личность с определенными правами, защищаемыми законом, должны совместно подключиться медики и юристы, на что неоднократно обращалось внимание участниками научной конференции «Медицина и право» [15].

1. Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. М., 1995. С. 95. 2. Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. М., 1995. С. 96. 3. Дргонец Я., Холлендер П. Современная медицина и право. М., 1991. С. 163. 4. Григорович Е.В. Гражданско-правовая ответственность при использовании искусственных методов репродукции // Юрист. 1999. N 10. С. 63. 5. Дргонец Я., Холлендер П. Современная медицина и право. М., 1991. С. 175. 6. Малеина М.Н. Человек и медицина в современном праве. М., 1995. С. 97-98. 7. Дргонец Я., Холлендер П. Современная медицина и право. М., 1991. С. 165. 8. Антокольская М.В. Семейное право. М., 1996. С. 196. 9. Пчелинцева Л.М. Семейное право России. М., 1999. С. 265. 10. Защита прав человека в условиях перехода к рынку // Государство и право. 1993. N 6. С. 15. 11. Гражданское право России. Часть первая / Под ред. З.И.Цибуленко. М., 1998. С. 51. 12. Гражданское право. Т. 1. 2-е изд. / Под ред. Е.А.Суханова. М., 1998. С. 120. 13. Гражданское право. Ч. 1. / Под ред. Ю.К.Толстого, А.П.Сергеева. СПб., 1996. С. 91. 14. Голубов И.И., Григорович Е.В. Уголовная ответственность при использовании искусственных методов репродукции // Юрист. 1999. N 11. С. 30. 15. Михеев Р.И. Пути научного сотрудничества юристов и медиков на рубеже столетия. Материалы конференции «Медицина и право». М., 1999. С. 46.

Зав. кафедрой гражданско-правовых
дисциплин СевКавГТУ, к.ю.н.
С.С.ШЕВЧУК