«Я работаю на двух “скорых”, но больше зарабатываю на наращивании ногтей»
Об этом сообщила Комсомольская правда.
– Анастасия, вы уже уходили из «Скорой», но все равно вернулись. Как это случилось?
Анастасия: – Это как наркотик. Я не смогла долго работать в аптеке, в окно выглядывала, смотрела: «Скорая» едет… В итоге вернулась. Я здесь работаю уже 3,5 года и каждый раз думаю, уходить или нет. Это тяжелая работа, но она не отпускает. Такое классное ощущение – когда с мигалками едешь на вызов и не знаешь, что там тебя ждет. Круче любого экстрима! А потом спасаешь человека и слышишь искреннее: «Спасибо, доктор». Это дорогого стоит.
– Вы каждую смену жизни спасаете?
А.: – Спасения пациентов происходят почти каждую смену. За это фельдшерам не доплачивают – только если ты врач реанимационной бригады и запустил сердце человека. При остановке сердца ты обязан вызвать реанимационную бригаду. Именно такой случай можно назвать спасением.
За три года работы у меня не было ни одного случая, чтобы я оживила пациента своими руками. Но было множество вызовов, когда ты помогаешь сердцу пожилого человека дожить до приезда реанимационной бригады. К сожалению, в силу возраста и болезней пожилые люди часто умирают уже на руках приехавших врачей.
Ирина: – Помню, как перед Новым годом, 23 декабря 2017 года, мы приехали на площадку к ГПНТБ. Парнишка 35 лет начал задыхаться прямо во время праздника, успел дойти до нашей «Газели» и сказать: «У меня аллергия на орехи». А в машине упал на пол, и его сердце остановилось. А я одна, у меня нет помощника. Водитель помог положить парня на кушетку, кричим по рации:«Срочно реанимацию!» Я начинаю качать сердце, через три минуты приезжает реанимационная бригада. Мы его с того света достали, довезли до больницы – выжил и Новый год уже дома встречал. Это вызывает сильные эмоции! Но дальше работаешь и понимаешь: куда ярче моменты, когда тебя пытаются зарезать…
– Что самое шокирующее в работе «Скорой помощи»?
И.: – Первое, что шокирует, – большое количество дурацких вызовов. Когда приходишь на «Скорую», кажется, что больные – это несчастные люди, находящиеся между жизнью и смертью. А на деле «Скорую» вызывают и из-за пореза пальца. Относятся к врачам как к обслуге… В меня кидали бутылкой водки, меня били на «Скорой», пытались зарезать – вот это было самым шокирующим в моей работе.
А.: – Ношу с собой баллончик, но не пользуюсь – просто убегаю от пьяных с ножами. Нам запрещено пользоваться средствами защиты – только в крайнем случае, если тебя пытаются взять в заложники, изнасиловать. А так – обычно берешь сумку и бежишь, а иногда и без сумки медики уходят. Коллеги с Ленинской подстанции рассказывали, как два года назад девушка-фельдшер поехала на вызов, а ее там изнасиловали. Эта история не освещалась, и что потом было – не знаю, наверное, уголовное дело возбудили.
Сколько было нападений на девушек-фельдшеров! Их пытались и в заложники взять… Но по этом вопросам – тишина. Писали заявления в полицию – никаких последствий. Конечно, за жестокое избиение преступники должны нести уголовную ответственность, но у нас не было случаев такого наказания.
И.: – В Ленинском районе есть мужчина, который постоянно вызывает «Скорую» и нападет на девушек-фельдшеров.
– Почему фельдшера вынуждены ездить на вызов одни?
А.: – У нас проблема с кадрами: на весь район одна кардиобригада, всего одна реанимация, один педиатр. Остальные – фельдшера, и если врачи заняты, то именно мы едем на срочный вызов. Фельдшер начинает оказывать первую помощь, и, если что, вызывает ближайшую бригаду.
И.: – Работая поодиночке, мы нарушаем Федеральный Закон № 388, утвержденный Приказом Минздрава РФ от 20.06.2013. В пункте 7 документа сказано, что бригада включает двух фельдшеров и водителя или фельдшера, медсестру (медбрата) и водителя. А вместо этого девочка весом в 50 килограммов должна вытаскивать пострадавшего в ДТП, хорошо, что нам в этом помогают спасатели МАСС. И даже на простой вызов я беру сумку – 7 килограммов, кислород – 8 килограммов, кардиограф. И все это сама тащу на пятый этаж хрущевки.
Мне очень жалко пациентов, потому что многие фельдшера уходят со «Скорой». Люди не могут так работать, и я знаю, что многие еще планируют уволиться. И на весь район останется по три-четыре бригады, в каждой из которых один человек. Смертность поднимется.
А.: – Мы добиваемся того, чтобы можно было работать вдвоем. Это прописано в 388-м законе, но по факту никто его не исполняет.
– А зарплата на «Скорой» стоит того, чтобы так работать?
А.: – Нам платят по 35 тысяч рублей за полторы ставки. За одну ставку – 25 тысяч рублей. Когда приходишь с суток – просто падаешь и спишь до вечера. Это очень тяжело эмоционально.
И.: – Смены разные. Обычно «Скорая» работает сутки через двое. Но мы с Настей раньше работали на две ставки, по двое суток. Утром уходишь с работы, а в полдень – ты уже опять на станции. И снова, до следующих выходных. Сейчас я работаю на трех работах: в городской «Скорой помощи», в частной «Скорой» и наращиваю ноготки. Ноготки из всего этого – самое прибыльное. Но планирую уйти в поликлинику – буду пять часов сидеть за компьютером и получать больше, чем на «Скорой». И скучать по своей работе. Осталось две смены. У меня слезы катятся – я очень люблю «Скорую помощь». Но там просто физически невозможно работать.
А.: – А я пока еще держусь. В «Скорой» надолго остаются те, у кого ипотека и кому больше некуда идти. Очень мало осталось опытных медиков, тех, кто работает больше 25 лет, которые застали время, когда было всего пять вызовов за сутки.
– Почему «Скорая» иногда едет к больным так долго?
А.: – Сейчас многие жалуются: «Ждали «Скорую» три часа». Но если нас на район шесть бригад, а вызовов уже 25 и еще добавляются – как все успеть? Бывает, даже по шесть часов едем к пациенту с высокой температурой. Звонишь в домофон – а тебя прямым текстом посылают. Но если мы уже не нужны – ну откажитесь, пожалуйста, мы же время тратим.
– Часто ли пенсионеры беспокоят «Скорую помощь» по пустякам?
И.: – Есть бабушка, к которой мы ездим, чтобы помазать ей губы гигиенической помадой. У бабушки сахарный диабет, и губы сохнут. А она забывает, куда положила помаду. А гигиеническая помада лежит в верхнем ящике комода. Мы ночью приезжаем, мажем пенсионерке губы и укладываем женщину спать.
А.: – Я только рада помочь пожилым людям. Был случай: дедушка, ветеран Великой Отечественной войны, ему 99 лет. Утром приезжаем – у него насморк, уже пять дней длится. Я смотрю и думаю: «Да ты ж мой хороший!» Я это нормально восприняла, ему же 99 лет! Он только слышал плохо, я так ему кричала – наверное, весь дом разбудила. А вот когда 20-летний парень из-за температуры истерит – вот это мне непонятно.
– В соцсетях жалуются на состояние машин «Скорой помощи», говорят, их давно пора списывать.
А.: – В последнее время стало получше с «Газелями», пришло много новых машин. Но с запчастями всегда проблема – наши водители покупают их за свой счет. Иначе будет простой, который им не оплачивается.
Я два года работаю на одной и той же машине, с четырьмя водителями в разные смены. У «Газели» сломался движок -водители вчетвером сложились по 10 тысяч и купили движок от «Волги», лишь бы машина работала. А когда придет новый двигатель – неизвестно.
Зато с лекарствами все в порядке, не надо каждый шпатель списывать. Есть даже дорогие лекарства – например, препарат для тромболитической терапии за 150 тысяч рублей.
– Как новосибирцы реагируют на вашу работу? Чаще ли стали помогать «Скорой»?
И.: – В последнее время да. 17 января был вызов к беременной женщине с кровотечением. Мы застряли в частном секторе – мужчина на Land Cruiser по имени Сергей остановился, довез нас до места, подождал на машине, а потом довез с пациентом обратно до «Скорой». Можно сказать, спас человека. Но одной помощи людей мало – надо менять систему изнутри.
