Врач — о пациентах, которых убивает система

Раннее утро бессонного дежурства – 04.46 часов. Трудное дежурство, так как уже конец сентября, и, вернувшиеся дачники, окончательно декомпенсировавшиеся за лето, заполонили отделение, непрерывно поступая с вечера.

Так вот: в 04.46 часов утра на лежачей каталке санитар привозит пациента. Беглый взгляд на ещё не оформленную медсестрой историю показал: «Кахексия. Двусторонняя нижнедолевая пневмония». Но что-то смущает. Возраст — 36 лет.

Медсестра, оформляя историю, обращается: «Доктор, в какую палату, в 42-ю? (42-я — это шестиместная палата для самостоятельно обслуживающих себя мужчин. Без туалета)».

Подхожу к каталке и спрашиваю: «Вы можете ходить?». Получаю отрицательный ответ в виде покачивания головой и… слезы из левого глаза. Передо мной потрясающе красивый мужчина с идеальными чертами лица, светлыми с проседью густыми волосами, глубокими серыми глазами.

Отдаю историю на оформление, беру 15-минутный тайм-аут и захожу в палату тихо, с фонариком, дабы не разбудить пятерых декомпенсировавшихся дачников, аккуратно трогаю за плечо моего новенького – реакции никакой, трясу сильнее – он от меня отмахивается левой рукой и ни одного звука. Начинаю говорить громче и разворачиваю его к себе: испуганный взгляд и, по-прежнему, ни звука. Начинаю осмотр: осмотру мой новенький сопротивляется, не могу понять почему.

Пытаюсь снять с него майку и замечаю большое опухолевидное выпячивание в левой подмышечной области. Открываю историю – запись врача приёмного: «образование левой подмышечной области. меланома?», краткий анамнез, собранный со слов бригады скорой. Становится страшно, но продолжаю осмотр – выраженный правосторонний гемипарез, гемигипестезия справа, отсутствие речи, никакой пневмонии, естественно, нет. Кахексия есть и выраженная. Периодически новенький отворачивается на левый бок, так как устал. В его крови лейкоцитоз 12 тысяч, гликемия 5,7, гемоглобин 112. Снимок грудной клетки без патологии.

В сопроводке – пневмония и кахексия, взят с квартиры, без сопровождения, проводилась оксигенотерапия. Дописан также номер мобильного, сказано, что друг.

Пытаюсь понять и уложить в голове увиденное – трудно, вызываю невролога с целью исключить инсульт (понятно, какой природы), ругаюсь, злюсь, но появляется и другое чувство – безысходность, тоска. Пока жду невролога, звоню по указанному номеру другу, не смотрю, что время 05.15 часов утра – не до этого. На звонок отвечает мужчина по имени Сергей и далее следует хроника трагедии.

Мой новенький (мне так проще его называть) из города Саранска, мать и отец умерли от рака. Воспитывался в детдоме. С 2000 года живёт в Москве, здесь женился, имеет двух сыновей, но два года назад жена уходит к другому, забрав сыновей и квартиру. Не знаю подробностей, но мой новенький скитается по друзьям и наконец оседает у Сергея. Сергей имеет инвалидность (по травме) и не работает, но приютил друга. И молодец.

Новенький устроился на работу охранником в «7-ой континент» и пытается наладить отношения с женой, дабы видеться с детьми. Не очень это выходит у него, а полгода назад появляется образование в подмышечной области. Он никуда не обращался и продолжал жить обычной жизнью и работать. Месяц назад образование достигло размеров хорошего крупного апельсина, поэтому мальчик наш обратился в поликлинику по месту жительства к хирургу. Ему пунктируют образование и с этого момента всё начинается: обратился в онкоцентр – сказали про квоту и то, что «Не москвич вы, подождать придётся».

Новенький прогрессивно худеет, слабеет, отказывается от еды, а потом и от воды. Наблюдается терапевтом на дому – из рекомендаций питание и отдых. И всё.

Продлевается больничный лист, результаты биопсии – клетки подозрительные на меланому. Последние пять дней до госпитализации перестал есть, пить, не контролировал функции тазовых органов, пропала речь.

Участковый врач за день до госпитализации созвонилась с онкологами хосписа – «поставили на очередь». Вот и вся история.

Приходит невролог, молодая вменяемая женщина, идём смотреть пациента. Её глаза стали мокрые от слёз да и мои тоже. Единственное, что она произносит – «б…ть», и плачет. Эмоции, видимо, победили разум. Она подтвердила мои мысли о метастазах в левое полушарие, рекомендует КТ, и останавливается на лечении. Что назначить?

Останавливаемся на инфузионной терапии и всё, просто на инфузионной терапии, без специфики, просто, чтобы восполнить потери.

Я назначаю биохимию, сижу рядом во время инфузии и якобы «считаю капли». На самом деле, просто не хочется оставлять его одного наедине с ночью/утром, темнотой, дачниками, а главное, с мыслями. Ведь они у него есть?

Утро, 07.00 часов. Я ухожу на обход по отделениям, но хочется вернуться.

Сдаю дежурство и выделяю новенького, как самого важного пациента, слышу отклик от начмеда. «Спасибо, начмед, в вас тоже есть человечность».

Перед уходом захожу к новенькому – спит, пусть отдыхает. Но голова не отпускает меня. Думаю о нём весь день, вечер и полночи. Звоню палатному врачу, чтобы поинтересоваться, как он и приходил ли кто… нет, не приходили, не звонили.

Состояние по-прежнему тяжёлое, без динамики. Звоню в его районную поликлинику и пытаюсь выведать у врача, почему за месяц больничного ничего не сделали? Почему не вызвали онколога, почему не госпитализировали сразу? Ответа не получаю, не знают они, не думали.

Он умер на следующий день. На секции зафиксирована остеосаркома и два больших очага в левом полушарии. КТ сделать не успели, снова очередь. Однако, справочная сказала, что после смерти звонила бывшая жена, интересовалась. Надеюсь, она заберёт тело.

Рассказала всё своей подруге (она не врач) и получила поддержку. Она сказала: «И как после этого слушать чушь типа «всё в вашей жизни происходит так, как вы хотите» или «поставьте цель – и добьётесь её» — разве он хотел всего этого? Разве это так надо, чтобы у ребёнка с детства всё пошло не так? Человек предполагает, а Бог располагает. И это нормальный естественный отбор? Алкаши, бомжи, хамы и наркоманы живут, а некоторые вот так заканчивают и без того короткую жизнь».

Нелепо и страшно. А эти квоты, очереди, «вы не москвич», грёбанные «левые» диспансеризации работающего населения, где заставляют всех «делать здоровыми». Это нормально?

Эти вечные отчёты по престарелым, инвалидам, льготникам… На что мы тратим время? Может, стоит тратить его на больных и на лечение тех, кто действительно в этом нуждается? Как сказал на совещании сегодня один окружной специалист: «Люди, имеющие инвалидность… Государство признало их инвалидами. Дало им пенсию, льготное лекарственное обеспечение, соцпакет, и точка. Не надо ими заниматься. Они признаны инвалидами. У них может только декомпенсироваться их хроническое заболевание. Давайте заниматься действительно больными, теми, кому можно помочь, теми, кого можно вылечить».

По-моему, это золотые слова.

Автор: Ольга Нестеркова, терапевт, Москва, «Доктор на работе».

Раннее утро бессонного дежурства – 04.46 часов. Трудное дежурство, так как уже конец сентября, и, вернувшиеся дачники, окончательно декомпенсировавшиеся за лето, заполонили отделение, непрерывно поступая с вечера.

Так вот: в 04.46 часов утра на лежачей каталке санитар привозит пациента. Беглый взгляд на ещё не оформленную медсестрой историю показал: «Кахексия. Двусторонняя нижнедолевая пневмония». Но что-то смущает. Возраст — 36 лет.

Медсестра, оформляя историю, обращается: «Доктор, в какую палату, в 42-ю? (42-я — это шестиместная палата для самостоятельно обслуживающих себя мужчин. Без туалета)».

Подхожу к каталке и спрашиваю: «Вы можете ходить?». Получаю отрицательный ответ в виде покачивания головой и… слезы из левого глаза. Передо мной потрясающе красивый мужчина с идеальными чертами лица, светлыми с проседью густыми волосами, глубокими серыми глазами.

Отдаю историю на оформление, беру 15-минутный тайм-аут и захожу в палату тихо, с фонариком, дабы не разбудить пятерых декомпенсировавшихся дачников, аккуратно трогаю за плечо моего новенького – реакции никакой, трясу сильнее – он от меня отмахивается левой рукой и ни одного звука. Начинаю говорить громче и разворачиваю его к себе: испуганный взгляд и, по-прежнему, ни звука. Начинаю осмотр: осмотру мой новенький сопротивляется, не могу понять почему.

Пытаюсь снять с него майку и замечаю большое опухолевидное выпячивание в левой подмышечной области. Открываю историю – запись врача приёмного: «образование левой подмышечной области. меланома?», краткий анамнез, собранный со слов бригады скорой. Становится страшно, но продолжаю осмотр – выраженный правосторонний гемипарез, гемигипестезия справа, отсутствие речи, никакой пневмонии, естественно, нет. Кахексия есть и выраженная. Периодически новенький отворачивается на левый бок, так как устал. В его крови лейкоцитоз 12 тысяч, гликемия 5,7, гемоглобин 112. Снимок грудной клетки без патологии.

В сопроводке – пневмония и кахексия, взят с квартиры, без сопровождения, проводилась оксигенотерапия. Дописан также номер мобильного, сказано, что друг.

Пытаюсь понять и уложить в голове увиденное – трудно, вызываю невролога с целью исключить инсульт (понятно, какой природы), ругаюсь, злюсь, но появляется и другое чувство – безысходность, тоска. Пока жду невролога, звоню по указанному номеру другу, не смотрю, что время 05.15 часов утра – не до этого. На звонок отвечает мужчина по имени Сергей и далее следует хроника трагедии.

Мой новенький (мне так проще его называть) из города Саранска, мать и отец умерли от рака. Воспитывался в детдоме. С 2000 года живёт в Москве, здесь женился, имеет двух сыновей, но два года назад жена уходит к другому, забрав сыновей и квартиру. Не знаю подробностей, но мой новенький скитается по друзьям и наконец оседает у Сергея. Сергей имеет инвалидность (по травме) и не работает, но приютил друга. И молодец.

Новенький устроился на работу охранником в «7-ой континент» и пытается наладить отношения с женой, дабы видеться с детьми. Не очень это выходит у него, а полгода назад появляется образование в подмышечной области. Он никуда не обращался и продолжал жить обычной жизнью и работать. Месяц назад образование достигло размеров хорошего крупного апельсина, поэтому мальчик наш обратился в поликлинику по месту жительства к хирургу. Ему пунктируют образование и с этого момента всё начинается: обратился в онкоцентр – сказали про квоту и то, что «Не москвич вы, подождать придётся».

Новенький прогрессивно худеет, слабеет, отказывается от еды, а потом и от воды. Наблюдается терапевтом на дому – из рекомендаций питание и отдых. И всё.

Продлевается больничный лист, результаты биопсии – клетки подозрительные на меланому. Последние пять дней до госпитализации перестал есть, пить, не контролировал функции тазовых органов, пропала речь.

Участковый врач за день до госпитализации созвонилась с онкологами хосписа – «поставили на очередь». Вот и вся история.

Приходит невролог, молодая вменяемая женщина, идём смотреть пациента. Её глаза стали мокрые от слёз да и мои тоже. Единственное, что она произносит – «б…ть», и плачет. Эмоции, видимо, победили разум. Она подтвердила мои мысли о метастазах в левое полушарие, рекомендует КТ, и останавливается на лечении. Что назначить?

Останавливаемся на инфузионной терапии и всё, просто на инфузионной терапии, без специфики, просто, чтобы восполнить потери.

Я назначаю биохимию, сижу рядом во время инфузии и якобы «считаю капли». На самом деле, просто не хочется оставлять его одного наедине с ночью/утром, темнотой, дачниками, а главное, с мыслями. Ведь они у него есть?

Утро, 07.00 часов. Я ухожу на обход по отделениям, но хочется вернуться.

Сдаю дежурство и выделяю новенького, как самого важного пациента, слышу отклик от начмеда. «Спасибо, начмед, в вас тоже есть человечность».

Перед уходом захожу к новенькому – спит, пусть отдыхает. Но голова не отпускает меня. Думаю о нём весь день, вечер и полночи. Звоню палатному врачу, чтобы поинтересоваться, как он и приходил ли кто… нет, не приходили, не звонили.

Состояние по-прежнему тяжёлое, без динамики. Звоню в его районную поликлинику и пытаюсь выведать у врача, почему за месяц больничного ничего не сделали? Почему не вызвали онколога, почему не госпитализировали сразу? Ответа не получаю, не знают они, не думали.

Он умер на следующий день. На секции зафиксирована остеосаркома и два больших очага в левом полушарии. КТ сделать не успели, снова очередь. Однако, справочная сказала, что после смерти звонила бывшая жена, интересовалась. Надеюсь, она заберёт тело.

Рассказала всё своей подруге (она не врач) и получила поддержку. Она сказала: «И как после этого слушать чушь типа «всё в вашей жизни происходит так, как вы хотите» или «поставьте цель – и добьётесь её» — разве он хотел всего этого? Разве это так надо, чтобы у ребёнка с детства всё пошло не так? Человек предполагает, а Бог располагает. И это нормальный естественный отбор? Алкаши, бомжи, хамы и наркоманы живут, а некоторые вот так заканчивают и без того короткую жизнь».

Нелепо и страшно. А эти квоты, очереди, «вы не москвич», грёбанные «левые» диспансеризации работающего населения, где заставляют всех «делать здоровыми». Это нормально?

Эти вечные отчёты по престарелым, инвалидам, льготникам… На что мы тратим время? Может, стоит тратить его на больных и на лечение тех, кто действительно в этом нуждается? Как сказал на совещании сегодня один окружной специалист: «Люди, имеющие инвалидность… Государство признало их инвалидами. Дало им пенсию, льготное лекарственное обеспечение, соцпакет, и точка. Не надо ими заниматься. Они признаны инвалидами. У них может только декомпенсироваться их хроническое заболевание. Давайте заниматься действительно больными, теми, кому можно помочь, теми, кого можно вылечить».

По-моему, это золотые слова.

Автор: Ольга Нестеркова, терапевт, Москва, «Доктор на работе».