«Ситуация с лечением онкобольных детей в регионах России обострена»

Заведующая отделением химиотерапии и комбинированного лечения опухолей у детей Санкт-Петербургского клинического научно-практического Онкоцентра Маргарита Белогурова прокомментировала «Медицинской России» эту цифру, рассказала, как на самом деле обстоит дело с лечением и выявляемостью заболеваний, и действительно ли зарубежным коллегам есть, чему у нас поучиться.

Как оказалось, озвученный Скворцовой процент действительно имеет место быть. Только дело в том, что эта цифра применима не ко всем видам лимфом и лейкозов. Да, некоторые из них правда вылечиваются в России почти в 100% случаях, но не все.

«Конечно, мы можем сказать, что детские опухоли намного лучше поддаются лечению, чем взрослые. Однако, говоря об излечиваемости, следует учитывать некоторые факторы: вид опухоли онкогематологического ряда, индивидуальные особенности организма ребенка, генетику, факторы прогноза. Действительно, лимфома Ходжкина излечима на 93-95%, б-клеточная лимфома – на 90%, некоторые виды лейкозов, так называемого стандартного риска, лимфобластные также имеют высокий процент излечиваемости. Но, к сожалению, в настоящий момент существует ряд лимфом, излечить которые представляется возможным на 40- 60%», — отмечает Маргарита Белогурова.

«Лечение наших детей соответствует мировым стандартам»

Специалист отмечает улучшение в этой области. Она связывает это с внедрением программного лечения, начатого еще в 90-е годы. Все дело в организации и в том, что детям стали оказывать помощь по имеющимся программам, в которых поэтапно указано, какие исследования необходимо провести, какие препараты назначить и с какой дозировкой. Медики, придерживаясь этих клинических рекомендаций, и вышли к такому успеху. Но говорить о том, что мы стали опережать другие страны – пока рановато.

«Сегодня мы можем с уверенностью сказать, что уровень лечения онкогематологических заболеваний в России соответствует международным стандартам качества оказания медицинской помощи. Мы можем гордиться тем, что наши результаты лечения вполне сопоставимы с европейскими и американскими. На сегодняшний день это отличный показатель, — добавляет детский онколог. – Кроме того, в настоящий момент в России используется свой собственный протокол, который менее токсичен, чем на западе, это правда. Конечно, мы готовы делиться знаниями с иностранными коллегами и сами готовы перенимать положительные наработки. У нас происходит взаимная работа. Мы обмениваемся информацией, делимся опытом – они знают, что происходит у нас, а мы — что у них. Сейчас можно сказать, что лечение наших детей соответствует мировым стандартам».

Однако, детский онколог добавляет, что в настоящий момент актуальной остается проблема недостатка научной базы среди российских специалистов, из-за чего в нашей стране имеются только несколько медучреждений, где детей обследуют в полном объеме, с использованием всех современных методик. Остальные же клиники, не располагающие этими возможностями, должны отсылать все в Москву и в Петербург в референс-лаборатории. Это усложняет работу, но дети необследованными не остаются.

«Это все немалые деньги, потому что исследования стоят дорого: и аппаратура, и расходники, и людей надо обучить. Это высокие технологии, на самом деле, и кто-то должен эти исследования оплачивать. Пока этим занимаются благотворительные фонды, — говорит Белогурова. — Мы стараемся делать так, чтобы недофинансирование не било по онкогематологии и каждый ребенок получил то, что ему нужно и по сию пору это все-таки удается, но только благодаря активной работе благотворительных фондов».

Проблемы регионов

Что касается регионов, там дела обстоят сложнее: недостаток оборудования, медикаментов, специалистов. «К сожалению, в настоящий момент ситуация с оказанием медицинской помощи онкологическим больным детям стоит достаточно остро», — считает врач. Родители детей, страдающих онкогематологическими заболеваниями, стараются в связи с этим обращаться за помощью в федеральные клиники, в зарубежные медучреждения, так как в регионах нет возможности получить лечение в полной мере.

К тому же, недостаток кадров тоже дает о себе знать. На отделение в 18 коек работают три врача, а во времена отпусков в больнице, порой, находятся лишь двое специалистов – каждому нужно уследить за девятью пациентами. Также врачам необходимо участвовать в образовательных и научных мероприятиях, конференциях, удаляться на повышение квалификации. При этом оставшиеся в больнице врачи испытывают сложности из-за большой нагрузки. Кадровый голод в медицинской среде – проблема любого региона нашей страны.

«С ранней диагностикой детских онкозаболеваний стало лучше»

В настоящее время в поликлиниках и детских консультациях стоят аппараты УЗИ экспертного класса, которые при достаточной квалификации специалиста, позволяют диагностировать опухоль еще перинатально, когда ребенок находится в матке.

Как отмечает Белогурова, очень многое зависит от опытности, профессионализма и онконастороженности специалиста, который проводит ультразвуковое исследование.

«Возможности ранней диагностики, безусловно, увеличились, потому что в каждой поликлинике есть УЗИ, рентген, возможность направления на КТ, МРТ-исследования. Но, тем не менее, случаи несвоевременной диагностики онкологического заболевания все равно случаются. Часто это происходит потому, что специалисты амбулаторного звена не являются онконастороженными и не рассматривают возможность развития рака у ребенка. Тогда маленького пациента водят по разным специалистам в течение длительного периода, и в результате он попадает к нам уже с более распространенным процессом. Всем – и врачам, и родителям – стоит быть внимательнее к симптомам, появляющимся у ребенка и не снимать со счетов возможность развития онкологии. Чем раньше обратиться за специализированной помощью, тем более благоприятными будут прогнозы излечиваемости. Глобально с ранней диагностикой детских онкологических заболеваний в стране стало лучше, но всегда есть к чему стремиться».

При этом сейчас, как отмечает врач, ситуаций, когда врачи и родители были вынуждены привозить таблетки, незарегистрированные в РФ, но необходимые ребенку, из-за границы, практически нет. Все дело в том, что этим вопросом плотно занялись фонды, которые получают официальные разрешения Минздрава на ввоз лекарств. Они сами и оплачивают эти медикаменты.

«Все легально, все делается, просто процесс достаточно долгий, это не может быть мгновенно решено из-за бюрократических процедур. Минздрав идет навстречу, конечно, если все бумаги оформлены правильно. Как он может отказать, если написано, что ребенку необходим препарат по жизненным показателям, и это подписано лечащим врачом, главным врачом клиники, консилиумом, врачебной комиссией? Это врачебное решение. Во всяком случае, у нас ни разу не было отказа».

Доноры костного мозга

Как известно, отечественного регистра доноров костного мозга в России пока нет. Белогурова считает, что есть разрозненные регистры. Несколько лет назад вообще не было отечественных доноров, а сейчас этот вопрос уже решаем.

«Встроенной системы такой, как хотелось бы, нет, но кое-что есть. Но на западе же тоже по-разному, не у всех есть такой регистр. В Германии, например, несколько частных, в Англии тоже.  В принципе, ничего плохого, наверное, нет, но просто вопрос в том, как они работают, насколько они обеспечиваются, насколько они действительно являются банками, которые способны покрыть все потребности огромной страны», — говорит она.

О том, создадут ли у нас отечественный регистр доноров костного мозга в ближайшие несколько лет, пока затруднительно. И вообще, по словам специалиста, сейчас появились технологии, которые позволяют довольно большому числу людей, детей в частности, делать такие трансплантации, когда неродственный донор не нужен. И донором могут выступить отец, мать, брат, сестра, которые совместимы с ребенком лишь наполовину.

«Сейчас эти технологии очень успешно развиваются, и поэтому если трансплантологов такое положение вещей будет удовлетворять, то может быть тогда и притормозится такое активное развитие банка. Хотя, возможно, одно другому не мешает, и в нашей стране активно будут развиваться и донорство, и высокие технологии», — заключила Маргарита Белогурова.

Заведующая отделением химиотерапии и комбинированного лечения опухолей у детей Санкт-Петербургского клинического научно-практического Онкоцентра Маргарита Белогурова прокомментировала «Медицинской России» эту цифру, рассказала, как на самом деле обстоит дело с лечением и выявляемостью заболеваний, и действительно ли зарубежным коллегам есть, чему у нас поучиться.

Как оказалось, озвученный Скворцовой процент действительно имеет место быть. Только дело в том, что эта цифра применима не ко всем видам лимфом и лейкозов. Да, некоторые из них правда вылечиваются в России почти в 100% случаях, но не все.

«Конечно, мы можем сказать, что детские опухоли намного лучше поддаются лечению, чем взрослые. Однако, говоря об излечиваемости, следует учитывать некоторые факторы: вид опухоли онкогематологического ряда, индивидуальные особенности организма ребенка, генетику, факторы прогноза. Действительно, лимфома Ходжкина излечима на 93-95%, б-клеточная лимфома – на 90%, некоторые виды лейкозов, так называемого стандартного риска, лимфобластные также имеют высокий процент излечиваемости. Но, к сожалению, в настоящий момент существует ряд лимфом, излечить которые представляется возможным на 40- 60%», — отмечает Маргарита Белогурова.

«Лечение наших детей соответствует мировым стандартам»

Специалист отмечает улучшение в этой области. Она связывает это с внедрением программного лечения, начатого еще в 90-е годы. Все дело в организации и в том, что детям стали оказывать помощь по имеющимся программам, в которых поэтапно указано, какие исследования необходимо провести, какие препараты назначить и с какой дозировкой. Медики, придерживаясь этих клинических рекомендаций, и вышли к такому успеху. Но говорить о том, что мы стали опережать другие страны – пока рановато.

«Сегодня мы можем с уверенностью сказать, что уровень лечения онкогематологических заболеваний в России соответствует международным стандартам качества оказания медицинской помощи. Мы можем гордиться тем, что наши результаты лечения вполне сопоставимы с европейскими и американскими. На сегодняшний день это отличный показатель, — добавляет детский онколог. – Кроме того, в настоящий момент в России используется свой собственный протокол, который менее токсичен, чем на западе, это правда. Конечно, мы готовы делиться знаниями с иностранными коллегами и сами готовы перенимать положительные наработки. У нас происходит взаимная работа. Мы обмениваемся информацией, делимся опытом – они знают, что происходит у нас, а мы — что у них. Сейчас можно сказать, что лечение наших детей соответствует мировым стандартам».

Однако, детский онколог добавляет, что в настоящий момент актуальной остается проблема недостатка научной базы среди российских специалистов, из-за чего в нашей стране имеются только несколько медучреждений, где детей обследуют в полном объеме, с использованием всех современных методик. Остальные же клиники, не располагающие этими возможностями, должны отсылать все в Москву и в Петербург в референс-лаборатории. Это усложняет работу, но дети необследованными не остаются.

«Это все немалые деньги, потому что исследования стоят дорого: и аппаратура, и расходники, и людей надо обучить. Это высокие технологии, на самом деле, и кто-то должен эти исследования оплачивать. Пока этим занимаются благотворительные фонды, — говорит Белогурова. — Мы стараемся делать так, чтобы недофинансирование не било по онкогематологии и каждый ребенок получил то, что ему нужно и по сию пору это все-таки удается, но только благодаря активной работе благотворительных фондов».

Проблемы регионов

Что касается регионов, там дела обстоят сложнее: недостаток оборудования, медикаментов, специалистов. «К сожалению, в настоящий момент ситуация с оказанием медицинской помощи онкологическим больным детям стоит достаточно остро», — считает врач. Родители детей, страдающих онкогематологическими заболеваниями, стараются в связи с этим обращаться за помощью в федеральные клиники, в зарубежные медучреждения, так как в регионах нет возможности получить лечение в полной мере.

К тому же, недостаток кадров тоже дает о себе знать. На отделение в 18 коек работают три врача, а во времена отпусков в больнице, порой, находятся лишь двое специалистов – каждому нужно уследить за девятью пациентами. Также врачам необходимо участвовать в образовательных и научных мероприятиях, конференциях, удаляться на повышение квалификации. При этом оставшиеся в больнице врачи испытывают сложности из-за большой нагрузки. Кадровый голод в медицинской среде – проблема любого региона нашей страны.

«С ранней диагностикой детских онкозаболеваний стало лучше»

В настоящее время в поликлиниках и детских консультациях стоят аппараты УЗИ экспертного класса, которые при достаточной квалификации специалиста, позволяют диагностировать опухоль еще перинатально, когда ребенок находится в матке.

Как отмечает Белогурова, очень многое зависит от опытности, профессионализма и онконастороженности специалиста, который проводит ультразвуковое исследование.

«Возможности ранней диагностики, безусловно, увеличились, потому что в каждой поликлинике есть УЗИ, рентген, возможность направления на КТ, МРТ-исследования. Но, тем не менее, случаи несвоевременной диагностики онкологического заболевания все равно случаются. Часто это происходит потому, что специалисты амбулаторного звена не являются онконастороженными и не рассматривают возможность развития рака у ребенка. Тогда маленького пациента водят по разным специалистам в течение длительного периода, и в результате он попадает к нам уже с более распространенным процессом. Всем – и врачам, и родителям – стоит быть внимательнее к симптомам, появляющимся у ребенка и не снимать со счетов возможность развития онкологии. Чем раньше обратиться за специализированной помощью, тем более благоприятными будут прогнозы излечиваемости. Глобально с ранней диагностикой детских онкологических заболеваний в стране стало лучше, но всегда есть к чему стремиться».

При этом сейчас, как отмечает врач, ситуаций, когда врачи и родители были вынуждены привозить таблетки, незарегистрированные в РФ, но необходимые ребенку, из-за границы, практически нет. Все дело в том, что этим вопросом плотно занялись фонды, которые получают официальные разрешения Минздрава на ввоз лекарств. Они сами и оплачивают эти медикаменты.

«Все легально, все делается, просто процесс достаточно долгий, это не может быть мгновенно решено из-за бюрократических процедур. Минздрав идет навстречу, конечно, если все бумаги оформлены правильно. Как он может отказать, если написано, что ребенку необходим препарат по жизненным показателям, и это подписано лечащим врачом, главным врачом клиники, консилиумом, врачебной комиссией? Это врачебное решение. Во всяком случае, у нас ни разу не было отказа».

Доноры костного мозга

Как известно, отечественного регистра доноров костного мозга в России пока нет. Белогурова считает, что есть разрозненные регистры. Несколько лет назад вообще не было отечественных доноров, а сейчас этот вопрос уже решаем.

«Встроенной системы такой, как хотелось бы, нет, но кое-что есть. Но на западе же тоже по-разному, не у всех есть такой регистр. В Германии, например, несколько частных, в Англии тоже.  В принципе, ничего плохого, наверное, нет, но просто вопрос в том, как они работают, насколько они обеспечиваются, насколько они действительно являются банками, которые способны покрыть все потребности огромной страны», — говорит она.

О том, создадут ли у нас отечественный регистр доноров костного мозга в ближайшие несколько лет, пока затруднительно. И вообще, по словам специалиста, сейчас появились технологии, которые позволяют довольно большому числу людей, детей в частности, делать такие трансплантации, когда неродственный донор не нужен. И донором могут выступить отец, мать, брат, сестра, которые совместимы с ребенком лишь наполовину.

«Сейчас эти технологии очень успешно развиваются, и поэтому если трансплантологов такое положение вещей будет удовлетворять, то может быть тогда и притормозится такое активное развитие банка. Хотя, возможно, одно другому не мешает, и в нашей стране активно будут развиваться и донорство, и высокие технологии», — заключила Маргарита Белогурова.