“Семьсот грамм уголька”: Показания главного свидетеля по делу об убийстве новорожденного
В конце августа была опубликована аудиозапись, на которой Елена Белая отчитывает врачей за сам факт оказания реанимационной помощи ребёнку и даёт распоряжение сказать его матери, что он мёртвый, а так же приказывает переписывать документы (“историю”).
Приводим показания заведующей отделением новорожденных Татьяны Косаревой, которая, согласно материалам уголовного дела, является непосредственным свидетелем убийства ребёнка. Она рассказала, как развивались события после этого совещания.
Важные уточнения: все обвинения в свой адрес Белая и Сушкевич отрицают. Элина Сушкевич утверждает, что не убивала ребёнка, Елена Белая настаивает на том, что свидетели клевещут в её адрес. Адвокат экс-главврача заявил, что свидетели “скрывают свои ошибки”, однако с прошлого года и по сей день защита подозреваемых так и не смогла обосновать свои обвинения врачей в ошибках – не было приведено ни одного доказательства, что действия (или бездействие) врачей роддома из числа свидетелей привели к смерти ребёнка. Более того, до опубликования резонансной аудиозаписи совещания с Еленой Белой, защита фигуранток и сами подозореваемые настаивали на том, что ребёнок был нежизнеспособным и шансы спасти его были крайне малы.
Также стоит отметить, что во время очной ставки Сушкевич и Косаревой (от 2.07.2019), которая подтвердила свои показания об убийстве неонатологом ребёнка, сама Сушкевич отказалась объяснить, какие конкретно манипуляции она совершала с ребёнком, сославшись на 51-ю статью Конституции РФ (право не свидетельствовать против самой себя).
Показания Татьяны Косаревой:
В ноябре 2018 года Косарева занимала должность завотделением новорожденных в роддоме № 4. Шестого ноября она пришла на работу в восемь часов утра и узнала о рождении недоношенного младенца. В то время неонатолог Екатерина Кисель вызвала реанимационную бригаду из Перинатального центра. На вызов уже в 8.15 прибыла неонатолог Элина Сушкевич с медсестрой. Они сразу включились в работу – неонатолог давала распоряжения взять кровь на анализ, измерить давление, проверить кислотно-щелочное состояние. Сама же предпринимала меры по расширению терапии, определяла объём и порядок оказания медпомощи.
«Я ненадолго выходила из палаты интенсивной терапии по каким-то рабочим вопросам, а когда вернулась, увидела, что из палаты выходит и. о. главного врача Елена Белая. У неё было злобное лицо, и она очень раздражённо и недовольно сказала: “Что это такое?”, на что я ответила: “Родился ночью ребёнок 700-граммовый, реанимация занимается”.
Потом Белая сказала мне и Кисель прийти к ней в кабинет. Туда же пришли заведующая родильным отделением Татьяна Соколова и врач акушер-гинеколог Ирина Широкая. Белая орала и визжала, била кулаком по столу, кричала с нецензурными выражениями: “Задолбали позорить меня перед РПЦ! Все показатели мне портите! Кого вы спасаете? Вы никого не спасаете! Спасатели хреновы!” Белая потребовала сказать матери, что ребёнок родился мёртвым, сообщив, что “он будет антенаталом”.
Доктора возражали, но Белая была непреклонна: “Эта чурка всё равно ни хрена не понимает! Скажете, что она была под наркозом”. И потребовала переделать все журналы».
После собрания Белая остановила Косареву в коридоре и просила её узнать, что делают в РПЦ, чтобы «таких детей не было». На отказ завотделением Белая занялась вопросом сама.
«Я снова пошла в ПИТ. Новорождённым занималась Сушкевич. В это время принесли результаты анализа крови ребёнка. Сушкевич сказала, что анализы плохие. Нужно переливание донорской крови. Сушкевич дословно сказала: “Параметры не жёсткие, будем забирать”, то есть она однозначно планировала транспортировать новорождённого Ахмедова в РПЦ.
Потом Сушкевич пошла искать бланки, чтобы заказать донорскую кровь. В ординаторской таких бланков не оказалось, ей сказали, что они в палате. Она вернулась, и следом за ней в ПИТ зашла Белая. Она обратилась к Сушкевич: “Мы в ваших услугах больше не нуждаемся, ваше руководство отзывает вас”.
Сушкевич ничего не ответила и продолжила что-то писать на листе формата А-4. После этого Белая вышла из палаты с телефоном. Видимо, поговорив с кем-то по мобильному, она почти сразу вернулась в палату и передала свой телефон Сушкевич. Та взяла трубку и слушала того, кто говорит на том конце телефона, и просто поддакивала. Разговор был коротким, около одной минуты. Сушкевич вернула телефон Белой.
Насколько я помню, в этот момент Белая также сказала по телефону: “Ольга Анатольевна, я же не виновата, что у меня такие дураки неонатологи!” Из этого я сделала вывод, что разговор был с главным врачом РПЦ Ольгой Грицкевич.
Затем я взяла бланки на кровь из стола и собралась выходить из палаты, но Сушкевич сказала мне: “Подожди! Наверное, кровь уже не надо!” А Белая тоже сказала: “Не надо никакой крови! Пора с этим заканчивать!”
Далее Белая стала меня и Сушкевич расспрашивать о прогнозах на дальнейшую перспективу выживания ребёнка Ахмедовой. Мы сказали, что прогнозы не очень хорошие, состояние ребёнка тяжёлое, и никто не возьмется точно спрогнозировать его будущее.
Белая сказала: “Он все равно умрёт, даже если мы его и переведем в РПЦ! Надо сделать так, чтобы его не было, он будет антенаталом“.
Я ответила: “Какой он антенатал, когда ребёнок находится на искусственной вентиляции, ему вводился куросурф и он получает инфузионную терапию? Любая экспертиза подтвердит, что ребёнок был живой.”
Белая ответила: “Ерунда! Экспертиза будет, которая надо!”» – говорится в показаниях Косаревой.
После этого в ординаторской для разговора остались Сушкевич, Белая, Косарева и заведующая родильным отделением Татьяна Соколова. Главврач закрыла изнутри дверь ординаторской, и стала кричать в бешенстве:
“Хватит тут уже устраивать мне цирк! Давайте уже заканчивайте! Отправляйте РПЦ обратно, мы тут сами все сделаем! Всё уже решено! Он всё равно не жилец! Не надо мне тут портить показатели!”
Потом несколько раз, довольно резко, с “наездом”, на повышенных тонах спросила Сушкевич:
“Что вы делаете с такими детьми?”
“Про что это вы? Я не понимаю, что вы говорите”, — ответила Сушкевич.
“Что вы передо мной ломаете комедию?! Что вы делаете, чтобы их не было, чтобы они были антенаталами?” — настаивала Белая.
“Да, мы делаем, но делаем ещё в родильном зале, а не когда ребёнок уже получает лечение!” — ответила Сушкевич.
Белая не отставала и продолжала орать на неё:
“Что вы вводите, чтобы таких детей не было?! Я знаю, что вы что-то вводите!”
“Мы вводим магнезию”, — ответила Сушкевич.
После ответа Сушкевич Белая прямо обрадовалась. По её внешнему виду было видно, что она довольна, успокоилась и расслабилась.
“Ну, вот и всё решили!” — сказала она и обратилась к Сушкевич: “Значит, идёте и делаете! Вы меня услышали?”
“Что скажете, то я и сделаю”, — ответила Сушкевич.
Белая открыла дверь и сказала ей: “Чего сидите? Вставайте и делайте!” После чего Сушкевич и Белая вышли из ординаторской, а Белая обернувшись, сказала мне: “Пошли!”
Я некоторое время оставалась сидеть в ординаторской, так как не могла прийти в себя после этого разговора. Я находилась в шоковом состоянии, не могла принять того, что говорила Белая. Фактически она приказала Сушкевич убить новорождённого ребёнка Ахмедовой.
Весь этот разговор Белой с Сушкевич происходил в моём присутствии и в присутствии Татьяны Соколовой. Мы обе сидели молча.
Я пошла вслед за Белой и Сушкевич в палату ПИТ, где находился сын Ахмедовой. В палате была одна Сушкевич. Новорождённый был живой, я открыла дверцу кювеза, прослушала фонендоскопом сердце ребёнка. Сердцебиение было нормальным, сравнила показания с показаниями на мониторе пульсооксиметра, они совпадали.
Тут в палату резко зашла Белая и сказала: “Не бойтесь, это я! Чего вы там копаетесь, возитесь? Всё же решили!” После этого Белая закрыла изнутри дверь в палату. Стояла и держала рукой двери, видимо, чтобы никто не зашёл.
“Раз решили — давай делай!” — сказала Белая Сушкевич, при этом оставаясь у дверей.
“Давайте, сделаю всё сама”, — ответила Сушкевич.
Сушкевич подошла к шкафчику с медикаментами, который стоял при входе в палату справа, достала картонную упаковку с препаратом “Магния сульфат”. Он был в виде раствора для внутривенного введения 250 мг/мл в ампулах по 10 мл, упаковка была открыта. Сушкевич взяла из упаковки ампулу, шприц объёмом 10 мл, и убрала оставшуюся упаковку обратно в шкаф.
Над манипуляционным столом Сушкевич набрала из ампулы полный шприц и выкинула пустую ампулу в специальный контейнер для отходов.
Я лично видела, как Сушкевич набирала в шприц “Магния сульфат” — в этот момент я как раз подошла к контейнеру, чтобы выбросить свои перчатки, и находилась рядом.
После этого Сушкевич подошла к кювезу. Сама лично отсоединила тройник с подключенными к пупочному катетеру капельницами (то есть отключила от ребёнка капельницы), вставила заполненный препаратом шприц без иглы в разъём пупочного катетера и ввела ребёнку “Магния сульфат” через катетер. Сушкевич вводила препарат быстро (струйно), и ввела полностью весь препарат, то есть 10 мл.
Я стояла почти посередине палаты и видела, как Сушкевич вводила препарат ребёнку. Видела, что на мониторе частота сердечных сокращений у ребёнка стала снижаться. Еще, когда Сушкевич вводила препарат, Белая на пару секунд подошла поближе и смотрела, как Сушкевич это делает, после чего вновь вернулась к дверям и стояла там, чтобы никто больше не зашёл в ПИТ. Всё это происходило примерно в начале 11 часа, то есть около 10 часов, 10:15.
Сушкевич ввела препарат, выкинула пустой шприц и свои перчатки в контейнер, при этом сказала: “Ну вот, семьсот грамм уголька у меня ещё прибавилось”. Как я поняла, Сушкевич имела ввиду, что за этот грех будет отвечать на том свете.
Монитор показателей сердечной деятельности и сатурации издавал сигнал тревоги — “пищал”, так как показатели у ребёнка снижались. Примерно через две минуты я увидела на мониторе, что частота сердечных сокращений у ребёнка снизилась до критических показателей (частота около 30-40). Белая в это время отошла от двери, посмотрела на кювез и села в кресло, расположенное около письменного стола. После чего уже довольным, назидательным тоном сказала мне: “Вот, смотрите и учитесь, как надо делать!”
Я подошла к кювезу, приложила фонендоскоп к ребёнку в область сердца и услышала, что сердцебиение у ребёнка уже отсутствует, поняла, что ребёнок умер.
Сушкевич сказала, что нужно выпрямить тело ребёнка. Она сняла пеленку, отсоединила все шприцы от инфузомата, положила их в кювез. Потом выпрямила тело ребёнка, вытянула его руки вдоль тела, выпрямила ноги. Как она сказала, что тело быстро застынет, и потом она не сможет придать ему такое положение, чтобы внешне было видно, что тело без тонуса.
У Белой было сияющее, довольное выражение лица, она стала говорить, что этот ребёнок будет антенаталом. Как будто он умер до родов.
Я спросила Белую, как ребёнок может быть антенаталом, когда он был интубирован, у него стоял пупочный катетер, ребёнок получал инфузионную терапию, вводился препарат “Куросурф”, при вскрытии любой эксперт скажет, что ребёнок родился живой.
На это Белая ответила мне: “Ну и что! Убрать все трубки и всё! А вскрытие будет такое, как надо!”
Я обратила внимание, что под ножкой ребёнка маленькая лужица крови. Сушкевич ответила, что когда вводится магнезия, то резко падает давление, а у ребёнка до этого брали несколько раз кровь, вот у него и раскровилось место прокола на пятке.
Далее Белая сказала: “И ещё надо привести родственников и показать, что ребёнок умер!” На что Сушкевич ответила: “Подождите. Я уйду, а потом приведёте родственников, чтобы меня не видели. Нужно немного подождать, чтобы он остыл, тогда и позовёте, мы же ему еще должны типа 30 минут реанимацию оказывать”.
Сушкевич собрала свои вещи и ушла, также из палаты вышла Белая. Мёртвый ребёнок оставался лежать в кювезе.
Я собрала со стола все документы — историю развития новорождённого, какие-то анализы, и вышла следом за Сушкевич. Положила документы на стол, на посту медсестры, села на диван, в этот момент вообще плохо соображала, что произошло. Всё случившееся для меня было шоком”, — такие показания свидетеля Татьяны Косаревой представлены в обвинительном заключении.
Согласно документу, Косарева сказала Белой, что уничтожит историю развития новорождённого, но на самом деле спрятала её и передала следствию.
В конце августа была опубликована аудиозапись, на которой Елена Белая отчитывает врачей за сам факт оказания реанимационной помощи ребёнку и даёт распоряжение сказать его матери, что он мёртвый, а так же приказывает переписывать документы (“историю”).
Приводим показания заведующей отделением новорожденных Татьяны Косаревой, которая, согласно материалам уголовного дела, является непосредственным свидетелем убийства ребёнка. Она рассказала, как развивались события после этого совещания.
Важные уточнения: все обвинения в свой адрес Белая и Сушкевич отрицают. Элина Сушкевич утверждает, что не убивала ребёнка, Елена Белая настаивает на том, что свидетели клевещут в её адрес. Адвокат экс-главврача заявил, что свидетели “скрывают свои ошибки”, однако с прошлого года и по сей день защита подозреваемых так и не смогла обосновать свои обвинения врачей в ошибках – не было приведено ни одного доказательства, что действия (или бездействие) врачей роддома из числа свидетелей привели к смерти ребёнка. Более того, до опубликования резонансной аудиозаписи совещания с Еленой Белой, защита фигуранток и сами подозореваемые настаивали на том, что ребёнок был нежизнеспособным и шансы спасти его были крайне малы.
Также стоит отметить, что во время очной ставки Сушкевич и Косаревой (от 2.07.2019), которая подтвердила свои показания об убийстве неонатологом ребёнка, сама Сушкевич отказалась объяснить, какие конкретно манипуляции она совершала с ребёнком, сославшись на 51-ю статью Конституции РФ (право не свидетельствовать против самой себя).
Показания Татьяны Косаревой:
В ноябре 2018 года Косарева занимала должность завотделением новорожденных в роддоме № 4. Шестого ноября она пришла на работу в восемь часов утра и узнала о рождении недоношенного младенца. В то время неонатолог Екатерина Кисель вызвала реанимационную бригаду из Перинатального центра. На вызов уже в 8.15 прибыла неонатолог Элина Сушкевич с медсестрой. Они сразу включились в работу – неонатолог давала распоряжения взять кровь на анализ, измерить давление, проверить кислотно-щелочное состояние. Сама же предпринимала меры по расширению терапии, определяла объём и порядок оказания медпомощи.
«Я ненадолго выходила из палаты интенсивной терапии по каким-то рабочим вопросам, а когда вернулась, увидела, что из палаты выходит и. о. главного врача Елена Белая. У неё было злобное лицо, и она очень раздражённо и недовольно сказала: “Что это такое?”, на что я ответила: “Родился ночью ребёнок 700-граммовый, реанимация занимается”.
Потом Белая сказала мне и Кисель прийти к ней в кабинет. Туда же пришли заведующая родильным отделением Татьяна Соколова и врач акушер-гинеколог Ирина Широкая. Белая орала и визжала, била кулаком по столу, кричала с нецензурными выражениями: “Задолбали позорить меня перед РПЦ! Все показатели мне портите! Кого вы спасаете? Вы никого не спасаете! Спасатели хреновы!” Белая потребовала сказать матери, что ребёнок родился мёртвым, сообщив, что “он будет антенаталом”.
Доктора возражали, но Белая была непреклонна: “Эта чурка всё равно ни хрена не понимает! Скажете, что она была под наркозом”. И потребовала переделать все журналы».
После собрания Белая остановила Косареву в коридоре и просила её узнать, что делают в РПЦ, чтобы «таких детей не было». На отказ завотделением Белая занялась вопросом сама.
«Я снова пошла в ПИТ. Новорождённым занималась Сушкевич. В это время принесли результаты анализа крови ребёнка. Сушкевич сказала, что анализы плохие. Нужно переливание донорской крови. Сушкевич дословно сказала: “Параметры не жёсткие, будем забирать”, то есть она однозначно планировала транспортировать новорождённого Ахмедова в РПЦ.
Потом Сушкевич пошла искать бланки, чтобы заказать донорскую кровь. В ординаторской таких бланков не оказалось, ей сказали, что они в палате. Она вернулась, и следом за ней в ПИТ зашла Белая. Она обратилась к Сушкевич: “Мы в ваших услугах больше не нуждаемся, ваше руководство отзывает вас”.
Сушкевич ничего не ответила и продолжила что-то писать на листе формата А-4. После этого Белая вышла из палаты с телефоном. Видимо, поговорив с кем-то по мобильному, она почти сразу вернулась в палату и передала свой телефон Сушкевич. Та взяла трубку и слушала того, кто говорит на том конце телефона, и просто поддакивала. Разговор был коротким, около одной минуты. Сушкевич вернула телефон Белой.
Насколько я помню, в этот момент Белая также сказала по телефону: “Ольга Анатольевна, я же не виновата, что у меня такие дураки неонатологи!” Из этого я сделала вывод, что разговор был с главным врачом РПЦ Ольгой Грицкевич.
Затем я взяла бланки на кровь из стола и собралась выходить из палаты, но Сушкевич сказала мне: “Подожди! Наверное, кровь уже не надо!” А Белая тоже сказала: “Не надо никакой крови! Пора с этим заканчивать!”
Далее Белая стала меня и Сушкевич расспрашивать о прогнозах на дальнейшую перспективу выживания ребёнка Ахмедовой. Мы сказали, что прогнозы не очень хорошие, состояние ребёнка тяжёлое, и никто не возьмется точно спрогнозировать его будущее.
Белая сказала: “Он все равно умрёт, даже если мы его и переведем в РПЦ! Надо сделать так, чтобы его не было, он будет антенаталом“.
Я ответила: “Какой он антенатал, когда ребёнок находится на искусственной вентиляции, ему вводился куросурф и он получает инфузионную терапию? Любая экспертиза подтвердит, что ребёнок был живой.”
Белая ответила: “Ерунда! Экспертиза будет, которая надо!”» – говорится в показаниях Косаревой.
После этого в ординаторской для разговора остались Сушкевич, Белая, Косарева и заведующая родильным отделением Татьяна Соколова. Главврач закрыла изнутри дверь ординаторской, и стала кричать в бешенстве:
“Хватит тут уже устраивать мне цирк! Давайте уже заканчивайте! Отправляйте РПЦ обратно, мы тут сами все сделаем! Всё уже решено! Он всё равно не жилец! Не надо мне тут портить показатели!”
Потом несколько раз, довольно резко, с “наездом”, на повышенных тонах спросила Сушкевич:
“Что вы делаете с такими детьми?”
“Про что это вы? Я не понимаю, что вы говорите”, — ответила Сушкевич.
“Что вы передо мной ломаете комедию?! Что вы делаете, чтобы их не было, чтобы они были антенаталами?” — настаивала Белая.
“Да, мы делаем, но делаем ещё в родильном зале, а не когда ребёнок уже получает лечение!” — ответила Сушкевич.
Белая не отставала и продолжала орать на неё:
“Что вы вводите, чтобы таких детей не было?! Я знаю, что вы что-то вводите!”
“Мы вводим магнезию”, — ответила Сушкевич.
После ответа Сушкевич Белая прямо обрадовалась. По её внешнему виду было видно, что она довольна, успокоилась и расслабилась.
“Ну, вот и всё решили!” — сказала она и обратилась к Сушкевич: “Значит, идёте и делаете! Вы меня услышали?”
“Что скажете, то я и сделаю”, — ответила Сушкевич.
Белая открыла дверь и сказала ей: “Чего сидите? Вставайте и делайте!” После чего Сушкевич и Белая вышли из ординаторской, а Белая обернувшись, сказала мне: “Пошли!”
Я некоторое время оставалась сидеть в ординаторской, так как не могла прийти в себя после этого разговора. Я находилась в шоковом состоянии, не могла принять того, что говорила Белая. Фактически она приказала Сушкевич убить новорождённого ребёнка Ахмедовой.
Весь этот разговор Белой с Сушкевич происходил в моём присутствии и в присутствии Татьяны Соколовой. Мы обе сидели молча.
Я пошла вслед за Белой и Сушкевич в палату ПИТ, где находился сын Ахмедовой. В палате была одна Сушкевич. Новорождённый был живой, я открыла дверцу кювеза, прослушала фонендоскопом сердце ребёнка. Сердцебиение было нормальным, сравнила показания с показаниями на мониторе пульсооксиметра, они совпадали.
Тут в палату резко зашла Белая и сказала: “Не бойтесь, это я! Чего вы там копаетесь, возитесь? Всё же решили!” После этого Белая закрыла изнутри дверь в палату. Стояла и держала рукой двери, видимо, чтобы никто не зашёл.
“Раз решили — давай делай!” — сказала Белая Сушкевич, при этом оставаясь у дверей.
“Давайте, сделаю всё сама”, — ответила Сушкевич.
Сушкевич подошла к шкафчику с медикаментами, который стоял при входе в палату справа, достала картонную упаковку с препаратом “Магния сульфат”. Он был в виде раствора для внутривенного введения 250 мг/мл в ампулах по 10 мл, упаковка была открыта. Сушкевич взяла из упаковки ампулу, шприц объёмом 10 мл, и убрала оставшуюся упаковку обратно в шкаф.
Над манипуляционным столом Сушкевич набрала из ампулы полный шприц и выкинула пустую ампулу в специальный контейнер для отходов.
Я лично видела, как Сушкевич набирала в шприц “Магния сульфат” — в этот момент я как раз подошла к контейнеру, чтобы выбросить свои перчатки, и находилась рядом.
После этого Сушкевич подошла к кювезу. Сама лично отсоединила тройник с подключенными к пупочному катетеру капельницами (то есть отключила от ребёнка капельницы), вставила заполненный препаратом шприц без иглы в разъём пупочного катетера и ввела ребёнку “Магния сульфат” через катетер. Сушкевич вводила препарат быстро (струйно), и ввела полностью весь препарат, то есть 10 мл.
Я стояла почти посередине палаты и видела, как Сушкевич вводила препарат ребёнку. Видела, что на мониторе частота сердечных сокращений у ребёнка стала снижаться. Еще, когда Сушкевич вводила препарат, Белая на пару секунд подошла поближе и смотрела, как Сушкевич это делает, после чего вновь вернулась к дверям и стояла там, чтобы никто больше не зашёл в ПИТ. Всё это происходило примерно в начале 11 часа, то есть около 10 часов, 10:15.
Сушкевич ввела препарат, выкинула пустой шприц и свои перчатки в контейнер, при этом сказала: “Ну вот, семьсот грамм уголька у меня ещё прибавилось”. Как я поняла, Сушкевич имела ввиду, что за этот грех будет отвечать на том свете.
Монитор показателей сердечной деятельности и сатурации издавал сигнал тревоги — “пищал”, так как показатели у ребёнка снижались. Примерно через две минуты я увидела на мониторе, что частота сердечных сокращений у ребёнка снизилась до критических показателей (частота около 30-40). Белая в это время отошла от двери, посмотрела на кювез и села в кресло, расположенное около письменного стола. После чего уже довольным, назидательным тоном сказала мне: “Вот, смотрите и учитесь, как надо делать!”
Я подошла к кювезу, приложила фонендоскоп к ребёнку в область сердца и услышала, что сердцебиение у ребёнка уже отсутствует, поняла, что ребёнок умер.
Сушкевич сказала, что нужно выпрямить тело ребёнка. Она сняла пеленку, отсоединила все шприцы от инфузомата, положила их в кювез. Потом выпрямила тело ребёнка, вытянула его руки вдоль тела, выпрямила ноги. Как она сказала, что тело быстро застынет, и потом она не сможет придать ему такое положение, чтобы внешне было видно, что тело без тонуса.
У Белой было сияющее, довольное выражение лица, она стала говорить, что этот ребёнок будет антенаталом. Как будто он умер до родов.
Я спросила Белую, как ребёнок может быть антенаталом, когда он был интубирован, у него стоял пупочный катетер, ребёнок получал инфузионную терапию, вводился препарат “Куросурф”, при вскрытии любой эксперт скажет, что ребёнок родился живой.
На это Белая ответила мне: “Ну и что! Убрать все трубки и всё! А вскрытие будет такое, как надо!”
Я обратила внимание, что под ножкой ребёнка маленькая лужица крови. Сушкевич ответила, что когда вводится магнезия, то резко падает давление, а у ребёнка до этого брали несколько раз кровь, вот у него и раскровилось место прокола на пятке.
Далее Белая сказала: “И ещё надо привести родственников и показать, что ребёнок умер!” На что Сушкевич ответила: “Подождите. Я уйду, а потом приведёте родственников, чтобы меня не видели. Нужно немного подождать, чтобы он остыл, тогда и позовёте, мы же ему еще должны типа 30 минут реанимацию оказывать”.
Сушкевич собрала свои вещи и ушла, также из палаты вышла Белая. Мёртвый ребёнок оставался лежать в кювезе.
Я собрала со стола все документы — историю развития новорождённого, какие-то анализы, и вышла следом за Сушкевич. Положила документы на стол, на посту медсестры, села на диван, в этот момент вообще плохо соображала, что произошло. Всё случившееся для меня было шоком”, — такие показания свидетеля Татьяны Косаревой представлены в обвинительном заключении.
Согласно документу, Косарева сказала Белой, что уничтожит историю развития новорождённого, но на самом деле спрятала её и передала следствию.
