Плата за спасение

— Как выглядит Россия на фоне других стран в плане производства и потребления лекарственных препаратов?

— Здесь две проблемы. Безусловно, сказывается отсутствие достаточного финансирования. Препараты закупаются под определенное количество больных, но не для всех. Разница российского и западного здравоохранения в том, что во Франции, Германии, Италии, Австрии или Голландии практически 100% нуждающихся получают необходимую терапию. К сожалению, в России это не так. Это, по всей видимости, понимает и Минздравсоцразвития, которое уже заявило, что будет ситуацию менять.

— Вы имеете в виду заявление о введении лекарственного страхования после 2015 года?

— Да, перемены уже назрели, и я думаю, что министерство работает над этим. Оно хочет приблизить систему здравоохранения к европейской, которая, на мой взгляд, больше подходит для России, чем американская. Лекарственное страхование необходимо российским пациентам прежде всего для того, чтобы они наконец-то смогли получать безо всяких мучений нормальные лекарства, нормальный сервис от врача, от медсестры, от провизора. Тогда и рынок, конечно, начнет расти.

— Закон «Об обращении лекарственных средств», который обязывает фармкомпании проводить клинические исследования в России, на ваш взгляд, притормозил регистрацию новых препаратов?

— Раньше максимум через год после регистрации препарата в США или Европейском союзе он мог поступить на российский рынок. Теперь из-за новых норм закона регистрация в России инновационных препаратов немного задерживается, но это не проблема государства. Я много раз говорил, что это больше проблема компаний, которые почему-то отказывались от проведения исследований в России. Теперь их надо заново делать, поскольку закон есть закон.

— Компании будут перестраивать структуру бизнеса, чтобы проводить здесь клинические исследования?

— Возможно, другим это и понадобится, но не нам. «Рош» давно проводит клинические исследования в России, этим у нас занимается целый штат специалистов — более 100 человек. На сегодняшний день Россия участвует в 85-90% международных клинических исследований, проводимых нашей компанией.

— Правительство вводит обязательные стандарты лечения с определенным списком лекарств. Как это повлияет на фармацевтический рынок?

— Стандарты должны меняться каждый год или, как минимум, раз в два года, чтобы в них включались новые препараты, новые технологии, появившиеся на рынке. Рынок безрецептурных препаратов и коммерческий рынок, где лекарства покупают сами больные, растут, а финансирование бюджетного рынка, по только что объявленным данным «Фармэксперта», в 2011 году упало по отношению к 2010 году. В случае введения новых стандартов госпитальный сегмент наверняка будет расти. Сегодня препаратов не хватает и недостаточное финансирование приводит к тому, что, как мы видим, вся Москва в билбордах с просьбой помочь тому или иному ребенку.
Благотворительность — это хорошо, но когда это становится системой, когда нужно собирать деньги на лечение каждого конкретного ребенка и для этого вывешивать его фото на билборды, значит, что-то не так в самой системе.

— Европа и США снижают госзатраты на лекарства. Фармацевтические гиганты, чтобы не терять эту важную часть рынка — госсектор, уже готовы предложить властям комплексные решения — не только лекарства, но и терапию с неким гарантированным результатом?

— Никто не может никому ничего гарантировать на 100%. Все, о чем мы можем говорить,— это о вероятности. Например, результаты клинического исследования, допустим, в онкологии показывают, что такой-то препарат показывает 25-процентный уровень положительного ответа. Это означает, что всего у одного из четырех пациентов этот препарат демонстрирует положительный эффект. В ряде европейских стран в таком случае все четыре пациента получают терапию, но лечение троих, где нет ответа, компания берет на себя, а государство или страховая компания оплачивают лекарство только одному — тому, которому оно помогает. Это так называемая оплата за результат или оплата за пользу. Из этого возникает концепция персонализированной медицины. Чем это выгодно для фармкомпании? Выгодно тем, что мы хотя и берем на себя часть затрат, понимаем, что все равно этот один пациент будет жить и принимать этот препарат гораздо дольше, чем эти три. Получается, что система здравоохранения готова платить только за результат. И мы работаем именно на этот результат. С учетом дороговизны новых препаратов возникает все больше понимания необходимости внедрения именно персонализированной медицины, когда один препарат вылечивает не всех, а определенную группу пациентов.

— Фармкомпании нацелены на производство оригинальных препаратов или дженериков в России? Можно выделить какой-то тренд?

— Это два разных бизнеса. Инновации — это новая разработка, это то, на чем вы действительно можете заработать больше денег, чем на чем-то старом. Но когда вы выбираете инновационный подход, то это, конечно, подразумевает и огромные риски. Если вы делаете что-то очень хорошо известное, например дженерик аспирина, то ваши риски равны нулю. Но и прибыль у вас будет меньше. У компании «Рош», например, чисто инновационной подход: мы не производим и не продаем дженерики. Но надо понимать, что инвестиции в исследования новых препаратов колоссальным образом отличаются от производства дженериков. «Рош» в прошлом году стала компанией номер один в мире по объему затрат на исследования и разработки. Среди всех мировых компаний, не только фармацевтических. Мы потратили почти $10 млрд. — это больше, чем затратили на инновации Apple, Microsoft, Toyota. Нас спрашивают: может быть, это слишком много? (Смеется.) Но для нас во главе угла стоит прежде всего здоровье пациентов, и поэтому по-другому просто быть не может.

Автор:  Беседовала Дарья Николаева
Источник текст:  Коммерсантъ-Приложение