Пациенты обзавелись портретом врача-преступника

В прошлом году криминалисты составили общий портрет врача-преступника. Специалисты СКР тогда отметили, что пациент является более слабой стороной и несет большой риск, полагаясь на профессионализм врача. Глава клиники «Здоровье 365», хирург Сергей Пискунов прокомментировал позицию следственных органов на конференции «Медицина и право» в Екатеринбурге.

Текст опубликован редакцией “Новый день”:

«Когда я смотрел обращение Александра Ивановича Бастрыкина в адрес Вероники Игоревны Скворцовой, то увидел свой портрет. Да, я 25 лет у операционного стола, да, я оперирую самых тяжелых больных. Наша деятельность рисковая, такая опасная, что любой человек, наверно, на себя бы этот риск и не повесил, но мы это делаем каждый день, с уважением к нашим пациентам. Отказаться от миссии мы не вправе, несмотря на ту сложную ситуацию и общественную реакцию с нами и вокруг нас.

Мы все прекрасно понимаем, что основная часть рисков от нас не зависит никак. Но, к сожалению, мы ее должны нести и разделять. Риски, которые связаны с нашей деятельностью, разделяются на две части – это риски в отношении пациента, связанные с последствием медицинских вмешательств, и риски в отношении нас, связанные с различной степенью ответственности за ту или иную степень нарушений или бездействия. «Медицинская деятельность, обеспечивающая поддержание и охрану здоровья человека, не могла бы осуществляться без защиты от необоснованных юридических санкций. Такой гарантией выступает нормативная регламентация деятельности медицинского учреждения, медработника, правовые регулирования отношения с участием пациента и – я прошу обратить внимание на очень важный тезис: равновесное распределение рисков между лицом, обратившимся за медицинской помощью, с одной стороны и медицинским учреждением с другой». Спикеры говорили: чтобы оценить степень риска, нужно обладать специальными познаниями, коими не обладает ни суд, ни прокуратура, ни следствие, ни пациент, который в силу разных обстоятельств, а они бывают разные, пришел к нам за медицинской помощью. Да, мы готовы в полном объеме транслировать эту информацию и реализовать право пациента на информацию в полном объеме о своем здоровье. Но готова ли вторая сторона правильно, объективно, в ситуации, в которой она ущемлена со всех сторон – отсутствие знаний, обстоятельства заболевания, тяжесть состояния, – когда он не в состоянии принять здравое решение, по смыслу предоставленной ему информации?

Маленький пример: очень уважаемый житель нашего города был нашим пациентом, ему необходимо было оперативное вмешательство по поводу хронического заболевания толстой кишки, он имеет возможности, он уехал в Швейцарию, реализовал свое право выбора медицинского учреждения, звонит оттуда в ужасе: «Ты знаешь, что мне тут попросили подписать, что я сам сюда приехал, меня никто сюда не тащил, что меня никто не заражал, я сам заболел, что я умру в таком-то проценте случаев, что последует в таком-то проценте случаев необходимость повторных вмешательств, умру все равно в таком-то проценте случаев, а еще за все это я заплачу». Он в ужасе. К сожалению, единственное, что мы могли сказать: не будет согласия – не будет операции. Слава богу, у швейцарских хирургов не реализовались риски, о которых он был предупрежден, он вернулся благодарный, счастливый, довольный и здоровый. Коллеги, это наша задача и обязанность, это наша новая, но необходимая правовая реальность: донести до нашего пациента, что с ним произойдет, что с ним может произойти и избежать недопустимых операций. «Да че, эта операция, какая-то ерунда, да я это делал тыщу раз». Или – что хуже: «Какой дурак вам это сказал или сделал?». Когда мы уже занимаемся устранением последствий реализовавшихся рисков медицинских манипуляций или нетипичного осложненного или неосложненного течения послеоперационного периода, или заболевания, мы сами создаем обстоятельства, когда у пациентов есть необходимость обратиться за помощью в прокуратуру и СКР.

«В основах заключения виновного или невиновного причинения вреда в первую очередь должен быть положен объективный критерий, конкретизированный как правовыми нормами, так и стандартами, имеющими технико-юридическое содержание. Этот критерий в одинаковой степени важности должен распространяться на все виды неосторожности – как на небрежность, так и на легкомыслие». Коллеги, это кто из нас может себе представить, чтобы вышел нормативно-правовой акт, регулирующий все возможные варианты нашей деятельности, включая шаги подготовки больного к операции, принятие решения выбора способа вмешательства в данной конкретной ситуации, применительно к данному конкретному больному? Да нигде никогда этого документа не будет! Но с нас спрашивают, чтобы он был и чтобы мы эти нормативы выполняли.

Мало того: «Субъективный критерий – это возможность предвидения неблагоприятных последствий для жизни и здоровья пациента, и он должен определяться не определенным опытом и знаниями, а теми критериями, которые заложены в его квалификационной характеристике». Беда! Вы представляете разницу между профессором, д.м.н., который 30-40 лет у операционного стола, и девочкой, которая вчера закончила институт, потом клиническую ординатуру, интернатуру по хирургии, а потом ведет сложные роды? Она видела хоть раз в жизни ручное пособие или выполняла его до этого? Мы не знаем. А государь-батюшка – с уважением – определил, что она может работать, она формально соответствует тем критериям, которые прописаны.

А теперь давайте посмотрим критерии, которые прописаны. Все в общих словах. По большому счету, мы сами не знаем, кто и что должен уметь. Кто должен оперировать пациента? Врач-отоларинголог или врач челюстно-лицевой хирургии в той или иной ситуации? Да бог его знает! Как сложились традиции делового оборота в конкретном лечебном учреждении в соответствии и под влиянием факторов, в которых люди работают, так оно и есть. Там вот есть хирург, который умеет эту операцию делать, он пойдет. А где-то операцию делать надо, а кто ее будет делать? Никто не умеет. А пациент – вот он, здесь. И после этого у нас получается, что по статье 109 части 2 возбуждается уголовное дело в отношении неопределенной группы лиц. Сотрудник скорой медицинской помощи, который в результате ненадлежащего исполнения служебных обязанностей допустил смерть пациента по поводу продолжающегося кровотечения и болевого шока пациента, который попал под поезд, и произошла травматическая ампутация верхней конечности. А мы прекрасно знаем, как кровит плечевая артерия, и попробуй-ка ее найти в массе тканей и попробуй остановить. А про поезд забыли – скорая виновата. Я больше чем уверен: разберутся, примут правильное законное решение.

Если рассматривать проблему в ее обобщенном виде, то можно сделать вывод, что задача медицинского работника – минимизировать риски, предусмотренные применительно к конкретной ситуации. Понятие минимального риска предусматривает такую вероятность ущерба для здоровья индивидуума, которая не превышает вероятность типичного наблюдаемого в повседневной жизнедеятельности и при выполнении стандартных обследований или тестов». Коллеги, мы работаем с информированными согласиями, так уж соблаговолим внести туда нашу медицинскую статистику, которая несет все данные: а) в таком-то проценте вы умрете, б) в таком-то проценте анастомоз развалится. Это не смешно, это правда. Мы не издеваемся над нашими пациентами, мы реализуем их конституционное право на информацию об их здоровье, об альтернативных способах лечения, о негативных последствиях медицинской помощи. И оставляем им возможность и право осознанного выбора. В том числе и возможность разделить с нами ответственность за те риски, которые неизбежны в нашей повседневной работе”.

В прошлом году криминалисты составили общий портрет врача-преступника. Специалисты СКР тогда отметили, что пациент является более слабой стороной и несет большой риск, полагаясь на профессионализм врача. Глава клиники «Здоровье 365», хирург Сергей Пискунов прокомментировал позицию следственных органов на конференции «Медицина и право» в Екатеринбурге.

Текст опубликован редакцией “Новый день”:

«Когда я смотрел обращение Александра Ивановича Бастрыкина в адрес Вероники Игоревны Скворцовой, то увидел свой портрет. Да, я 25 лет у операционного стола, да, я оперирую самых тяжелых больных. Наша деятельность рисковая, такая опасная, что любой человек, наверно, на себя бы этот риск и не повесил, но мы это делаем каждый день, с уважением к нашим пациентам. Отказаться от миссии мы не вправе, несмотря на ту сложную ситуацию и общественную реакцию с нами и вокруг нас.

Мы все прекрасно понимаем, что основная часть рисков от нас не зависит никак. Но, к сожалению, мы ее должны нести и разделять. Риски, которые связаны с нашей деятельностью, разделяются на две части – это риски в отношении пациента, связанные с последствием медицинских вмешательств, и риски в отношении нас, связанные с различной степенью ответственности за ту или иную степень нарушений или бездействия. «Медицинская деятельность, обеспечивающая поддержание и охрану здоровья человека, не могла бы осуществляться без защиты от необоснованных юридических санкций. Такой гарантией выступает нормативная регламентация деятельности медицинского учреждения, медработника, правовые регулирования отношения с участием пациента и – я прошу обратить внимание на очень важный тезис: равновесное распределение рисков между лицом, обратившимся за медицинской помощью, с одной стороны и медицинским учреждением с другой». Спикеры говорили: чтобы оценить степень риска, нужно обладать специальными познаниями, коими не обладает ни суд, ни прокуратура, ни следствие, ни пациент, который в силу разных обстоятельств, а они бывают разные, пришел к нам за медицинской помощью. Да, мы готовы в полном объеме транслировать эту информацию и реализовать право пациента на информацию в полном объеме о своем здоровье. Но готова ли вторая сторона правильно, объективно, в ситуации, в которой она ущемлена со всех сторон – отсутствие знаний, обстоятельства заболевания, тяжесть состояния, – когда он не в состоянии принять здравое решение, по смыслу предоставленной ему информации?

Маленький пример: очень уважаемый житель нашего города был нашим пациентом, ему необходимо было оперативное вмешательство по поводу хронического заболевания толстой кишки, он имеет возможности, он уехал в Швейцарию, реализовал свое право выбора медицинского учреждения, звонит оттуда в ужасе: «Ты знаешь, что мне тут попросили подписать, что я сам сюда приехал, меня никто сюда не тащил, что меня никто не заражал, я сам заболел, что я умру в таком-то проценте случаев, что последует в таком-то проценте случаев необходимость повторных вмешательств, умру все равно в таком-то проценте случаев, а еще за все это я заплачу». Он в ужасе. К сожалению, единственное, что мы могли сказать: не будет согласия – не будет операции. Слава богу, у швейцарских хирургов не реализовались риски, о которых он был предупрежден, он вернулся благодарный, счастливый, довольный и здоровый. Коллеги, это наша задача и обязанность, это наша новая, но необходимая правовая реальность: донести до нашего пациента, что с ним произойдет, что с ним может произойти и избежать недопустимых операций. «Да че, эта операция, какая-то ерунда, да я это делал тыщу раз». Или – что хуже: «Какой дурак вам это сказал или сделал?». Когда мы уже занимаемся устранением последствий реализовавшихся рисков медицинских манипуляций или нетипичного осложненного или неосложненного течения послеоперационного периода, или заболевания, мы сами создаем обстоятельства, когда у пациентов есть необходимость обратиться за помощью в прокуратуру и СКР.

«В основах заключения виновного или невиновного причинения вреда в первую очередь должен быть положен объективный критерий, конкретизированный как правовыми нормами, так и стандартами, имеющими технико-юридическое содержание. Этот критерий в одинаковой степени важности должен распространяться на все виды неосторожности – как на небрежность, так и на легкомыслие». Коллеги, это кто из нас может себе представить, чтобы вышел нормативно-правовой акт, регулирующий все возможные варианты нашей деятельности, включая шаги подготовки больного к операции, принятие решения выбора способа вмешательства в данной конкретной ситуации, применительно к данному конкретному больному? Да нигде никогда этого документа не будет! Но с нас спрашивают, чтобы он был и чтобы мы эти нормативы выполняли.

Мало того: «Субъективный критерий – это возможность предвидения неблагоприятных последствий для жизни и здоровья пациента, и он должен определяться не определенным опытом и знаниями, а теми критериями, которые заложены в его квалификационной характеристике». Беда! Вы представляете разницу между профессором, д.м.н., который 30-40 лет у операционного стола, и девочкой, которая вчера закончила институт, потом клиническую ординатуру, интернатуру по хирургии, а потом ведет сложные роды? Она видела хоть раз в жизни ручное пособие или выполняла его до этого? Мы не знаем. А государь-батюшка – с уважением – определил, что она может работать, она формально соответствует тем критериям, которые прописаны.

А теперь давайте посмотрим критерии, которые прописаны. Все в общих словах. По большому счету, мы сами не знаем, кто и что должен уметь. Кто должен оперировать пациента? Врач-отоларинголог или врач челюстно-лицевой хирургии в той или иной ситуации? Да бог его знает! Как сложились традиции делового оборота в конкретном лечебном учреждении в соответствии и под влиянием факторов, в которых люди работают, так оно и есть. Там вот есть хирург, который умеет эту операцию делать, он пойдет. А где-то операцию делать надо, а кто ее будет делать? Никто не умеет. А пациент – вот он, здесь. И после этого у нас получается, что по статье 109 части 2 возбуждается уголовное дело в отношении неопределенной группы лиц. Сотрудник скорой медицинской помощи, который в результате ненадлежащего исполнения служебных обязанностей допустил смерть пациента по поводу продолжающегося кровотечения и болевого шока пациента, который попал под поезд, и произошла травматическая ампутация верхней конечности. А мы прекрасно знаем, как кровит плечевая артерия, и попробуй-ка ее найти в массе тканей и попробуй остановить. А про поезд забыли – скорая виновата. Я больше чем уверен: разберутся, примут правильное законное решение.

Если рассматривать проблему в ее обобщенном виде, то можно сделать вывод, что задача медицинского работника – минимизировать риски, предусмотренные применительно к конкретной ситуации. Понятие минимального риска предусматривает такую вероятность ущерба для здоровья индивидуума, которая не превышает вероятность типичного наблюдаемого в повседневной жизнедеятельности и при выполнении стандартных обследований или тестов». Коллеги, мы работаем с информированными согласиями, так уж соблаговолим внести туда нашу медицинскую статистику, которая несет все данные: а) в таком-то проценте вы умрете, б) в таком-то проценте анастомоз развалится. Это не смешно, это правда. Мы не издеваемся над нашими пациентами, мы реализуем их конституционное право на информацию об их здоровье, об альтернативных способах лечения, о негативных последствиях медицинской помощи. И оставляем им возможность и право осознанного выбора. В том числе и возможность разделить с нами ответственность за те риски, которые неизбежны в нашей повседневной работе”.