Пациентский экстремизм добивает российскую полумёртвую медицину

По словам Бранда, врачи сильно ограничены законодательно и клиники не могут отвечать полноценно, потому что они рискуют нарушить 152 федеральный закон (раскрытие персональных данных).

“И это привело к тому, что у нас очень активно развивается пациентский экстремизм, когда пациенты намеренно вымогают у клиники деньги, услуги, шантажируя возможностью опубликовать негативный отзыв на каких-то крупных ресурсах или на своих раскрученных страницах в соцсетях. И нам все сложнее защищаться. Вопрос этики в медицине очень сложный, и в рамках одного разговора его не разобрать. Но мы должны понимать, что клиника находится всегда в более выигрышном положении относительно пациента, поскольку это все же богатая серьезная организация. Однако мы регулируемся законом о защите прав потребителя (что тоже адское зло, потому что регулировать медицину законом о защите прав потребителя нелепо). Это один из лучших с юридической точки зрения законов, написанных в России, однако к медицине он подходит очень плохо, там очень много факторов, которые к медицине неприменимы”, – уверен Павел Бранд.

В этом законе потребитель стоит намного выше, чем организация, что и используется потребителями при их неправомерных и неэтичных действиях.

“Очень много проблем в медицине связано с тем, что пациент неспособен оценить качество медицинской помощи, причем зачастую даже врач, будучи пациентом, неспособен оценить качество медицинской помощи, если это не его специальность. Это очень сложный вопрос для оценки, и оценивается он по определенным критериям, причем те критерии, которые у нас разработаны, к качеству медицинской помощи отношения не имеют. Например, если пациента лечили от онкологического заболевания по всем стандартам и правилам, а он все равно умер – качественное ли лечение проводилось? Качественное, однако это может стать поводом для судебного разбирательства, потому что наши пациенты не всегда понимают, что лечение не равно вылечивание. Или, например, во время проводимой операции случилось осложнение, и пациент скончался. Тут возможно три варианта: врачебная ошибка, врачебная халатность, или, условно говоря, карма – мы знаем, что определенное количество вмешательств заканчивается определенным количеством осложнений. Хирургия без осложнений невозможна, но, когда мы попадаем в ситуацию, где любое осложнение может быть трактовано против врача – это зло, и зло, которое убивает и без того полумертвую российскую медицину”, – подчеркнул невролог.

В вопросе принятия пациентской или врачебной стороны Бранд отметили, что “мы в ответе за тех, кого приручили”.

“Первично, до какого-то глубокого понимания процесса, мы будем на стороне врача. Когда станет понятно, что врач допустил не ошибку, а халатность, и по незнанию своему навредил пациенту, мы станем на сторону пациента. Неправдой будет говорить, что мы ведем независимое расследование и не пытаемся защитить доктора. В это все равно никто не поверит.  Но мы должны и себя обезопасить: если врач действительно повел себя некорректно или допустил халатность – нам он зачем? С какой целью мы будем его защищать? Но изначально мы верим, что наш сотрудник действовал в рамках правового поля и качественного оказания медицинских услуг. А дальше история разбирается индивидуально: если врач нарушил какие-то конкретные медицинские законы, мы постараемся от него максимально быстро и максимально эффективно избавиться, причем вплоть до жестких мер с привлечением правоохранительных органов”, – сказал врач.

В России очень сложное законодательство в том плане, что врач в юридическом поле вообще не присутствует, говорит Бранд.

“Врач – это инструмент, а не самостоятельная единица. А застраховать инструмент непросто. Программы такие [страхования] случаются, но они даже близко не соответствуют тем требованиям, которые предъявляются к подобным программам во всем мире. Не потому, что страховые компании плохие, а потому, что врач не имеет лицензии на оказание медицинской помощи. Врач – это всего лишь исполнитель, связанный с клиникой договором и наличием сертификата и типа клятвой российского врача. Раньше эта клятва в юридическом плане вообще ничего не значила, теперь каким-то образом в законах она фигурирует. Могу сказать, что лично я вообще никаких клятв не давал и мои знакомые тоже, что не мешает нам работать врачами.

Страхование профессиональной ответственности врача – классная штука, но для того, чтобы ее страховать, нужно для начала эту ответственность дать. Сейчас у врача административной, гражданской и правовой ответственности фактически нет: вся ответственность лежит на клинике. А уголовную ответственность застраховать невозможно, поэтому нельзя говорить о страховании ответственности в России”, – уверен Бранд.

По словам Бранда, врачи сильно ограничены законодательно и клиники не могут отвечать полноценно, потому что они рискуют нарушить 152 федеральный закон (раскрытие персональных данных).

“И это привело к тому, что у нас очень активно развивается пациентский экстремизм, когда пациенты намеренно вымогают у клиники деньги, услуги, шантажируя возможностью опубликовать негативный отзыв на каких-то крупных ресурсах или на своих раскрученных страницах в соцсетях. И нам все сложнее защищаться. Вопрос этики в медицине очень сложный, и в рамках одного разговора его не разобрать. Но мы должны понимать, что клиника находится всегда в более выигрышном положении относительно пациента, поскольку это все же богатая серьезная организация. Однако мы регулируемся законом о защите прав потребителя (что тоже адское зло, потому что регулировать медицину законом о защите прав потребителя нелепо). Это один из лучших с юридической точки зрения законов, написанных в России, однако к медицине он подходит очень плохо, там очень много факторов, которые к медицине неприменимы”, – уверен Павел Бранд.

В этом законе потребитель стоит намного выше, чем организация, что и используется потребителями при их неправомерных и неэтичных действиях.

“Очень много проблем в медицине связано с тем, что пациент неспособен оценить качество медицинской помощи, причем зачастую даже врач, будучи пациентом, неспособен оценить качество медицинской помощи, если это не его специальность. Это очень сложный вопрос для оценки, и оценивается он по определенным критериям, причем те критерии, которые у нас разработаны, к качеству медицинской помощи отношения не имеют. Например, если пациента лечили от онкологического заболевания по всем стандартам и правилам, а он все равно умер – качественное ли лечение проводилось? Качественное, однако это может стать поводом для судебного разбирательства, потому что наши пациенты не всегда понимают, что лечение не равно вылечивание. Или, например, во время проводимой операции случилось осложнение, и пациент скончался. Тут возможно три варианта: врачебная ошибка, врачебная халатность, или, условно говоря, карма – мы знаем, что определенное количество вмешательств заканчивается определенным количеством осложнений. Хирургия без осложнений невозможна, но, когда мы попадаем в ситуацию, где любое осложнение может быть трактовано против врача – это зло, и зло, которое убивает и без того полумертвую российскую медицину”, – подчеркнул невролог.

В вопросе принятия пациентской или врачебной стороны Бранд отметили, что “мы в ответе за тех, кого приручили”.

“Первично, до какого-то глубокого понимания процесса, мы будем на стороне врача. Когда станет понятно, что врач допустил не ошибку, а халатность, и по незнанию своему навредил пациенту, мы станем на сторону пациента. Неправдой будет говорить, что мы ведем независимое расследование и не пытаемся защитить доктора. В это все равно никто не поверит.  Но мы должны и себя обезопасить: если врач действительно повел себя некорректно или допустил халатность – нам он зачем? С какой целью мы будем его защищать? Но изначально мы верим, что наш сотрудник действовал в рамках правового поля и качественного оказания медицинских услуг. А дальше история разбирается индивидуально: если врач нарушил какие-то конкретные медицинские законы, мы постараемся от него максимально быстро и максимально эффективно избавиться, причем вплоть до жестких мер с привлечением правоохранительных органов”, – сказал врач.

В России очень сложное законодательство в том плане, что врач в юридическом поле вообще не присутствует, говорит Бранд.

“Врач – это инструмент, а не самостоятельная единица. А застраховать инструмент непросто. Программы такие [страхования] случаются, но они даже близко не соответствуют тем требованиям, которые предъявляются к подобным программам во всем мире. Не потому, что страховые компании плохие, а потому, что врач не имеет лицензии на оказание медицинской помощи. Врач – это всего лишь исполнитель, связанный с клиникой договором и наличием сертификата и типа клятвой российского врача. Раньше эта клятва в юридическом плане вообще ничего не значила, теперь каким-то образом в законах она фигурирует. Могу сказать, что лично я вообще никаких клятв не давал и мои знакомые тоже, что не мешает нам работать врачами.

Страхование профессиональной ответственности врача – классная штука, но для того, чтобы ее страховать, нужно для начала эту ответственность дать. Сейчас у врача административной, гражданской и правовой ответственности фактически нет: вся ответственность лежит на клинике. А уголовную ответственность застраховать невозможно, поэтому нельзя говорить о страховании ответственности в России”, – уверен Бранд.