“Оставьте врачей в покое и дайте им нормально работать”

Всё больше российских врачей склоняются к тому, что единственный возможный способ борьбы с перегибами в системе российской медицины – увольнение по собственному желанию. Попытки отстоять свои трудовые права иначе приводят, по сути, к такому же результату – увольнению, только уже по статье.

Один из примеров – история иркутского хирурга-травматолога Бориса Ивлева. В июле 2019 врач был уволен из Кировской больницы №3, где отработал почти 28 лет «за дисциплинарные взыскания». Строптивый винтик в механизме государственной медицины осмеливался отражать нехватку оборудования и препаратов в протоколах лечения пациентов, а кроме того, ради спасения экстренных больных мог пойти вразрез с инструкциями. Например, не дожидаться решения закупочной комиссий для одобрения того или иного медикамента.

«Если все пойдет гладко, нужный препарат прибудет минимум через три дня. Пациенту к тому времени может потребоваться уже не препарат, а саван. Часто у врача и больного надежда остается только на адекватность родственников последнего. Правда, при этом медики рискуют быть обвиненными в вымогательстве»,– об этом, а также о планах по количеству пациентов, которые спускают «сверху» даже в отделения экстренной травмы, строительных перфораторах и дрелях, закупаемых для сверления костей и ответах Минздрава на петиции врачей рассказывает «Лента.ру». 

В июле 2019 года травматолога Бориса Ивлева уволили из больницы, где он проработал 28 лет. Официально — за «неоднократное неисполнение работником без уважительных причин трудовых обязанностей и дисциплинарные взыскания (пункт 5, часть 1 статьи 81 Трудового кодекса). Неофициально — за независимый характер и наличие собственного мнения, отличного от мнения руководства.

Не так давно президент Владимир Путин назвал ситуацию в первичном звене здравоохранения России провалом — уровень медпомощи недостаточно высок, зарплаты по-прежнему отнюдь не высоки. Сюда можно добавить всеобщую оптимизацию, нехватку ресурсов и нашествие «эффективных менеджеров».

Все эти проблемы не обошли и Иркутск. В 2018 году в Кировской больнице №3 в три раза были сокращены ставки санитарок. Административный же блок, напротив, усилился. Вместо одного юрисконсульта появился большой юридический отдел, разрослась бухгалтерия, управляющие структуры. В 2018 году за 247 рабочих дней издано 430 внутренних приказов и распоряжений. В их числе и планы по госпитализациям для всех отделений. Цифры, которые спускают сверху, по три раза в год пересматриваются. В основном в сторону увеличения.

— У меня отделение экстренной травмы, — возмущается Ивлев.— Я не могу знать, сколько человек сломают руки в марте, сколько попадут в аварии в июне. Нам, например, в месяц нужно было госпитализировать по плану 110 человек. Пострадавшие поступают волнообразно, это даже от сезона не зависит. Могут привезти 30 в день, а могут и двух-трех. Но если на 95 процентов план не выполнил — срезают стимулирующие премии — примерно 15 тысяч. Перевыполнил — то же самое. Потому что ТФОМС выделяет средства только на имеющийся план.

После внедрения экономии начались проблемы с лекарствами и расходными материалами. Врачи говорят, что они и раньше не шиковали, боролись за каждую копейку, но хотя бы понимали правила игры. Заведующие отделениями больницы подавали заявки на препараты и медизделия. По итогам им говорили, что смогут купить, а что нет. Исходя из этого, доктора могли как-то лавировать, разрабатывать тактику лечения, думать, чем же компенсировать дефицит.

Но в больнице сменились управляющие менеджеры. Новый заместитель главврача по лечебной работе по совместительству стал еще и фармакологом, то есть ответственным за лекарственное обеспечение.

— Заявки на закупки заведующие отправляют, как и раньше, — говорит Ивлев. — Но только мы теперь не знаем результат, получаем кота в мешке. То есть реально не представляем, какие препараты в наличии на больничном складе. У тебя пациент на столе, а ты должен бежать в больничную аптеку и у провизора узнавать, что есть.

Бывало, что таблеток, положенных по стандарту для лечения какой-то условной патологии, нет. Либо есть, но с плохой репутацией. В стандартах указывается лишь формула препарата (МНН — международное непатентованное наименование). А с этой формулой на рынке могут присутствовать несколько десятков дженериков, то есть копий препаратов. Какие-то из них качественные, другие — как вода, абсолютно не работают.

— Иногда смотришь на список наличия препаратов в больнице и понимаешь — будут проблемы, — продолжает доктор. — При рекомендованной дозе лекарства у пациента может начаться желудочное кровотечение, из мочевого пузыря, почек. Уменьшаешь дозу — риск тромбозов, а если тромб отрывается — начинается тромбоэмболия, а это летальный исход. У нас ведь пациенты в критическом состоянии, много стариков с массой сопутствующих болезней.

Рассказы о внутрибольничных закупках расходных материалов для операций местами звучат как анекдот.

— У нас бывали случаи, когда купили фиксирующие пластины, а винты к ним не стали брать. Вероятно, посчитали, что они слишком дорогие, подумали, что можно подобрать более дешевые «запчасти»,— объясняет Ивлев. — Но беда в том, что именно к этим пластинам ничего другое не подходит. Покупают штифты для остеосинтеза, но не покупают наборы инструментов, чтобы его выполнить. Вместо медицинских дрелей для сверления костей получили, например, строительные перфораторы.

— Ими пользоваться нельзя? — уточняю на всякий случай. Ну, вдруг.

— В перестроечные годы, когда в больницах не было ничего, действительно иногда пользовались стройтехникой, — признается собеседник. — Но сейчас вроде бы не голодные времена, как сообщает нам телевизор. Если была цель сэкономить, то можно было бы все-таки с врачами посоветоваться, что брать. А на больничных закупках сидят люди совершенно далекие от медицины, просто тупо черкают графы с циферками, не задумываясь о содержании. Вы представляете, что такое строительный перфоратор? Его одной рукой нельзя удержать, для хирурга во время операции это совершенно неприемлемо. Человеческая кость — это ведь не железобетонная конструкция.

После того как поднялся шум, перфораторы заменили на строительные дрели. Врачи говорят, что инструмент хотя бы по весу легче и со съемными сверлами, которые можно дезинфицировать. А следовательно, при отсутствии альтернатив использовать на операциях.

По инструкции, если чего-то нет в больнице и от этого зависит жизнь пациента, врач сначала обязан составить письменную заявку на имя вышестоящего руководителя, затем — созвать врачебную комиссию, при положительном решении — производится закупка. Если все пойдет гладко, нужный препарат прибудет минимум через три дня. Пациенту к тому времени может потребоваться уже не препарат, а саван. Часто у врача и больного надежда остается только на адекватность родственников последнего. Правда, при этом медики рискуют быть обвиненными в вымогательстве.

— А что делать? — разводит руками Ивлев. — Не рисковали бы — давно бы все перемерли. Поймите, здравоохранение сегодня — кончилось. Врачи не работают сегодня, а воюют. Зато по бумажкам у нас все хорошо: просят не гнать волну, не нагнетать обстановку или могут просто дураком выставить. Чиновников не волнует здоровье пациента. Всех интересует исключительно то, как написаны бумаги, а что с человеком стало, выздоровел он или инвалидом остался, — плевать. Мне же результаты важны: пролеченные больные, меньшее количество инвалидов, чистая совесть. К сожалению, понятие «совесть» многими сегодня забыто.

Сначала врач пытался административно, как и рекомендуют юристы, «пробить» систему. Действовал методом бюрократов — методично отправлял «наверх» главврачу докладные об отсутствии препаратов, металлоконструкций и прочего. Когда не получил ответов — начал отражать дефицит в больничных протоколах лечения пациентов.

— По 323 федеральному закону индивидуальную ответственность за здоровье пациентов несет не главврач, не бухгалтер и даже не экономист, а только лечащий врач, — аргументирует Ивлев. — Поэтому я посчитал, что будет правильно обезопасить себя. В процедурных листах так и писал: назначен такой-то препарат в соответствии со стандартами, однако в больнице его нет. Понятно, что врач тоже подставляется, так как вызывает гнев администрации. Страховая компания за это наложит штраф. Но в случае непредвиденных осложнений у пациента в тюрьму сядет врач. При таком раскладе выговор однозначно привлекательней.

За год доктор получил четыре строгих выговора. Один из них — за спасение 76-летней Ольги Николаевны М. (имя изменено). Пожилая женщина у себя дома, в огороде, неловко повернулась и сломала правую бедренную кость. Все осложнялось тем, что чуть раньше у нее уже были протезированы оба бедренных сустава.

— По скорой попали в Кировскую, — рассказывает ее дочь Анна. — Маму положили на вытяжку. По идее, ей сразу же должны были сделать операцию. Но нам сказали, что в больнице нет пластины, на которую крепится кость. У мамы остеопороз, то есть хрупкие кости, и нужна была специальная. Ивлев с нами носился, посылал к главврачу. Там ответили, что квот нет, нужно ждать несколько месяцев. Тогда мы обратились в иркутский Минздрав. И нам дали направление в институт ортопедии, в котором ранее маму уже оперировали. Он через дорогу от Кировской больницы.

По словам Анны, там в помощи не отказали, но выдали расширенный список анализов. Учитывая малую транспортабельность Ольги Николаевны (она не ходила, а лежала с подвязанной кверху ногой), сбор «портфолио» занял почти полторы недели. По итогам пожилую женщину из больницы попросили: «У вас плохая ЭКГ, подлечите сердце и приходите через три месяца».

— Мы с сестрой — в слезы, — продолжает Анна. — После маминого перелома уже много дней прошло. Я тогда по этой теме всю литературу перелопатила, там было сказано, что для неходячего возрастного человека каждый лишний день опасен. Может образоваться тромб. И физическое, и психологическое состояние мамы было ужасным.

В современных реалиях ничего необычного в этой истории нет. Пожилые считаются неперспективными пациентами, так как вероятность возможных проблем у них гораздо выше, отвечать, если что, врачам. Дочери Ольги Николаевны побежали назад в Кировскую больницу. И там Ивлев принимает решение госпитализировать больную.

— Было видно, что он чувствовал, что его накажут, но все равно взялся за операцию, — говорит Анна. — Пластину мы купили сами. Места знали, так как покупали там еще раньше для операции в другой больнице.

Сейчас ее мама снова ходит. И для своих лет чувствует себя нормально.

— Мы с сестрой ходили на суд в защиту Ивлева, когда он пробовал оспорить выговоры. Но судья вынесла решение, что врач поступил неправильно. Надо было дождаться бесплатного медизделия. Боюсь, через два месяца, когда бы оно пришло, маме бы это уже не помогло.

После вынесенных административных взысканий работу отделения сочетанной травмы Кировской больницы №3 Иркутска признали неудовлетворительной. Заведующего отделением, хирурга Бориса Ивлева, песочили на разных комиссиях и подкомиссиях. Они в больнице в ассортименте — по экономике, по организации производственного процесса, лечебного дела, фармакологии, по закупкам медизделий. Больше всего Ивлеву запомнилась комиссия по медицинской этике и деонтологии. Говорит, удивился, когда понял, что она состояла исключительно из бухгалтеров, юристов и экономистов. А вот обычных клинических врачей в ней не было. Общий комиссионный вердикт — освободить от занимаемой должности.

Коллектив больницы, где трудится врач, собрал подписи в знак протеста против его увольнения. В начале под письмом стояло 60 подписей. Но после проведенной руководством работы с подписантами осталось 30. У кого-то непогашенный кредит, у кого-то родственники в бюджетных учреждениях работают. В других иркутских больницах за конфликтом наблюдают с интересом, доктору сочувствуют, но с опаской.

— Поймите одно, лечить людей — трудная работа, — объясняет Ивлев. — Это постоянное моральное и физическое напряжение. Когда тебя нагружают всякими приказами, проверками, беседами, времени жить вообще не остается. Кроме работы, есть семья, дети, отдыхать когда-то надо. Поэтому люди выбирают пути наименьшего сопротивления. Думают, что до них это не дойдет. Но обычно одним человеком это не ограничивается. Берутся за второго, третьего. При желании причину ведь всегда можно найти.

Два-три года назад в ситуациях борьбы чиновничества со здравым смыслом действовал совет — веерно рассылать челобитные по всем инстанциям, начиная с Кремля, прокуратуры, Минздрава. Сейчас этот метод практически не работает. Вернее, способ так же забюрократизировался. Из приемной президента, приемной Минздрава России, приемной губернатора Иркутской области, приемной Уполномоченного по правам человека все письма, в том числе петиция с подписями пациентов, вернулись в организацию, на которую и жаловались — в Минздрав Иркутской области. Обращение там не оставили без ответа — каждый пункт разобрали по косточкам и обстоятельно, на пяти листах, ответили. Общий смысл — вы все врете.

Как сообщает заместитель министра здравоохранения Иркутской области Галина Синькова, никаких нарушений в больнице не выявлено: санитаров не сокращали, а перевели по личному заявлению в «уборщики производственных помещений», закупки производятся в соответствии с регламентом, к врачу-клиническому фармакологу претензий нет и прочее. И приписка в конце: в соответствии с Трудовым кодексом врач вправе оспорить свое увольнение в суде. Собственно, этим он сейчас и занимается.

— Вы рассчитывали на какой-то другой результат? — пытаюсь понять мотивы врача. — Не жалеете, что начали эту войну?

— Делай что должен, и будь что будет, — цитирует Ивлев известный афоризм. — Сколько можно унижать-то врачей? Мы ничего не просим, кроме того, чтобы оставили в покое и просто дали работать.