В недалеком прошлом в профессиональных кругах и Госдуме обсуждалось обязательное страхование профессиональной ответственности врачей, которое должно было заработать в России в текущем году.

Однако застраховать врача оказалось непросто — эксперты нашли cлишком много разногласий между словом и делом. Страхование ответственности врача так и остается добровольным

и покрывает не более 5% российских специалистов, при этом количество недовольных медициной растет.

Компания «Согласие» приводит такие данные: ежегодный прирост претензий составляет 10–20%. Конфликтуют везде. Но в России, в отличие от Европы и США, где каждый врач страхует свою профессиональную ответственность, а клиники — ответственность всего медицинского учреждения, не развиты механизмы и культура досудебного урегулирования конфликтов.

«Практика медиации (досудебное урегулирование конфликтов. — «Газета.Ru») широко развита в Европе и США и находится в «зачаточном состоянии» в России, — отметил профессор Владимир Гордеев, заведующий кафедрой анестезиологии-реаниматологии и неотложной педиатрии Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии, выступая на недавно прошедшем онкологическом форуме «Белые ночи – 2017».

В Европе и США лишь 3–7% исков решается в пользу пострадавшего. В России же если дело доходит до суда, то более чем в половине случаев решение выносится в пользу пациента,

отмечают страховые компании и профильное ведомство. Безусловно, «здесь» и «там» различны как оснащенность клиник, так и компетенции самих специалистов. Но еще в России и принято ругать врачей, высмеивать их безграмотность и невежество, считать их коновалами. Однако любая медицинская деятельность рискованна, и среди резонансных случаев, зафиксированных в последнее время в России, далеко не каждый — проявление некомпетентности или бездушия.

«В Великобритании широкий резонанс произвел случай смерти 44-летнего мужчины во время операции по поводу перелома конечной фаланги мизинца руки, — рассказал Фидель Байшев из Госпиталя королевы Александры в Портсмуте (Великобритания). — Фатальным может стать даже самое «безобидное» вмешательство, поэтому мы страхуем и собственную ответственность, и ответственность всей клиники».

По статистике, приведенной Байшевым, самыми «дорогими» остаются иски к акушерам-гинекологам.

И здесь связь выплат с нанесенным ущербом ясна. «Даже в случае смертельного исхода для любого пациента выплаты окажутся гораздо меньшими, чем в случае причинения вреда новорожденному, которому предстоят длительные годы жизни, реабилитация и, возможно, пожизненное сопровождение третьим лицом», — пояснил он.

Как отмечают эксперты страховых компаний, в России «акушерские дела» тоже самые дорогие. Так, максимальные выплаты размером 7 млн и 15 млн рублей одна из российских компаний сделала по случаям причинения вреда/смерти новорожденному и роженице. Крупные убытки компании несут по андрологическим профилям — например,

в 2014 году было выплачено 950 тыс. рублей пациенту, утратившему функции полового члена после обрезания.

Однако, как отметил профессор Гордеев, в России немало претензий к анестезиологам, что совсем не характерно для Европы и США, где этот профиль медицинской деятельности связан с минимальным юридическим риском. «Если пациент погиб на столе, то зачастую даже коллеги попытаются списать вину на анестезиолога», — делится опытом профессор Гордеев.

Что же касается врачебных ошибок, то этот термин употребляется, но юридически его не существует. В основном в России врачей судят за халатность и причинение вреда.

В Европе и США адекватность помощи оценивается комплексно — по совокупности критериев так называемых стандартов лечения. И чем более уникален случай больного, тем выше юридические риски. Ведь рекомендации и стандарты чаще всего неприменимы к уникальным случаям и тяжелым больным. Именно по этой причине специалисты экспертного уровня, кому и достаются самые сложные пациенты, не меньше других рискуют быть втянутыми в судебные тяжбы.

«В России стандарты имеют юридическую силу, но не могут быть реализованы в ряде медицинских учреждений в силу проблем оснащенности, — обращает внимание Гордеев. — Поэтому для собственной же юридической безопасности я рекомендую клиникам создавать и принимать локальные стандарты».

Локальные стандарты — это юридическая безопасность минимального уровня. По крайней мере, они помогут не судить специалиста, например, за то, что он не провел МРТ, которая показана по стандартам, но отсутствует в клинике. Мера же наказания за настоящую ошибку должна определяться судом совместно с профессиональным сообществом, подчеркнули участники дискуссии.

«В США вопрос о компетентности врача и возможности продолжать деятельность решает профессиональная ассоциация, — говорит профессор Гордеев. — Врач может лишиться лицензии или его деятельность может быть приостановлена на период дополнительного обучения». Российского же врача, совершившего ошибку, отправляют не на доучивание, а на исправительные работы с далеко не хирургическим или общемедицинским инструментарием. Как отметили специалисты, отстранение от практики и исправление непрофессиональной работой пагубны:

специалист не только не поумнеет, но и утратит имевшиеся навыки.

Подняв вопрос профессиональной ответственности, участники форума не снимают проблемы образования. Действительно, многие претензии к качеству помощи лежат в образовательной плоскости. Хотя и ситуации, расцениваемые как халатность — например, с забытыми в теле тампонами или даже операционными простынями, — могут быть проявлением банальной усталости.

По словам Байшева, в Великобритании четко контролируется загруженность врача и его переработки, нормы работы и отдыха. Однако, считает он, в нормированном дне также есть недостаток — снижение преемственности пациентов между врачами и уровня информированности о конкретных клинических ситуациях.

Как отмечено в обзоре отделения урологии Медицинского центра Университета Раш в Чикаго, в США в районах с «напряженной» юридической обстановкой врачи приспосабливаются, назначая больший объем обследований.

Данных о том, что такая тактика улучшает исход заболевания, нет, но по крайней мере напряженность отношений между врачом и пациентом снижается. Возможно, такой вариант отношений получит применение и в России. Однако в условиях обязательного медицинского страхования (ОМС), которое зачастую не может покрыть и гарантированную государством помощь, дополнительные обследования, вероятнее всего, окажутся платными, а значит, напряженность снова возрастет.

В недалеком прошлом в профессиональных кругах и Госдуме обсуждалось обязательное страхование профессиональной ответственности врачей, которое должно было заработать в России в текущем году.

Однако застраховать врача оказалось непросто — эксперты нашли cлишком много разногласий между словом и делом. Страхование ответственности врача так и остается добровольным

и покрывает не более 5% российских специалистов, при этом количество недовольных медициной растет.

Компания «Согласие» приводит такие данные: ежегодный прирост претензий составляет 10–20%. Конфликтуют везде. Но в России, в отличие от Европы и США, где каждый врач страхует свою профессиональную ответственность, а клиники — ответственность всего медицинского учреждения, не развиты механизмы и культура досудебного урегулирования конфликтов.

«Практика медиации (досудебное урегулирование конфликтов. — «Газета.Ru») широко развита в Европе и США и находится в «зачаточном состоянии» в России, — отметил профессор Владимир Гордеев, заведующий кафедрой анестезиологии-реаниматологии и неотложной педиатрии Санкт-Петербургской государственной педиатрической медицинской академии, выступая на недавно прошедшем онкологическом форуме «Белые ночи – 2017».

В Европе и США лишь 3–7% исков решается в пользу пострадавшего. В России же если дело доходит до суда, то более чем в половине случаев решение выносится в пользу пациента,

отмечают страховые компании и профильное ведомство. Безусловно, «здесь» и «там» различны как оснащенность клиник, так и компетенции самих специалистов. Но еще в России и принято ругать врачей, высмеивать их безграмотность и невежество, считать их коновалами. Однако любая медицинская деятельность рискованна, и среди резонансных случаев, зафиксированных в последнее время в России, далеко не каждый — проявление некомпетентности или бездушия.

«В Великобритании широкий резонанс произвел случай смерти 44-летнего мужчины во время операции по поводу перелома конечной фаланги мизинца руки, — рассказал Фидель Байшев из Госпиталя королевы Александры в Портсмуте (Великобритания). — Фатальным может стать даже самое «безобидное» вмешательство, поэтому мы страхуем и собственную ответственность, и ответственность всей клиники».

По статистике, приведенной Байшевым, самыми «дорогими» остаются иски к акушерам-гинекологам.

И здесь связь выплат с нанесенным ущербом ясна. «Даже в случае смертельного исхода для любого пациента выплаты окажутся гораздо меньшими, чем в случае причинения вреда новорожденному, которому предстоят длительные годы жизни, реабилитация и, возможно, пожизненное сопровождение третьим лицом», — пояснил он.

Как отмечают эксперты страховых компаний, в России «акушерские дела» тоже самые дорогие. Так, максимальные выплаты размером 7 млн и 15 млн рублей одна из российских компаний сделала по случаям причинения вреда/смерти новорожденному и роженице. Крупные убытки компании несут по андрологическим профилям — например,

в 2014 году было выплачено 950 тыс. рублей пациенту, утратившему функции полового члена после обрезания.

Однако, как отметил профессор Гордеев, в России немало претензий к анестезиологам, что совсем не характерно для Европы и США, где этот профиль медицинской деятельности связан с минимальным юридическим риском. «Если пациент погиб на столе, то зачастую даже коллеги попытаются списать вину на анестезиолога», — делится опытом профессор Гордеев.

Что же касается врачебных ошибок, то этот термин употребляется, но юридически его не существует. В основном в России врачей судят за халатность и причинение вреда.

В Европе и США адекватность помощи оценивается комплексно — по совокупности критериев так называемых стандартов лечения. И чем более уникален случай больного, тем выше юридические риски. Ведь рекомендации и стандарты чаще всего неприменимы к уникальным случаям и тяжелым больным. Именно по этой причине специалисты экспертного уровня, кому и достаются самые сложные пациенты, не меньше других рискуют быть втянутыми в судебные тяжбы.

«В России стандарты имеют юридическую силу, но не могут быть реализованы в ряде медицинских учреждений в силу проблем оснащенности, — обращает внимание Гордеев. — Поэтому для собственной же юридической безопасности я рекомендую клиникам создавать и принимать локальные стандарты».

Локальные стандарты — это юридическая безопасность минимального уровня. По крайней мере, они помогут не судить специалиста, например, за то, что он не провел МРТ, которая показана по стандартам, но отсутствует в клинике. Мера же наказания за настоящую ошибку должна определяться судом совместно с профессиональным сообществом, подчеркнули участники дискуссии.

«В США вопрос о компетентности врача и возможности продолжать деятельность решает профессиональная ассоциация, — говорит профессор Гордеев. — Врач может лишиться лицензии или его деятельность может быть приостановлена на период дополнительного обучения». Российского же врача, совершившего ошибку, отправляют не на доучивание, а на исправительные работы с далеко не хирургическим или общемедицинским инструментарием. Как отметили специалисты, отстранение от практики и исправление непрофессиональной работой пагубны:

специалист не только не поумнеет, но и утратит имевшиеся навыки.

Подняв вопрос профессиональной ответственности, участники форума не снимают проблемы образования. Действительно, многие претензии к качеству помощи лежат в образовательной плоскости. Хотя и ситуации, расцениваемые как халатность — например, с забытыми в теле тампонами или даже операционными простынями, — могут быть проявлением банальной усталости.

По словам Байшева, в Великобритании четко контролируется загруженность врача и его переработки, нормы работы и отдыха. Однако, считает он, в нормированном дне также есть недостаток — снижение преемственности пациентов между врачами и уровня информированности о конкретных клинических ситуациях.

Как отмечено в обзоре отделения урологии Медицинского центра Университета Раш в Чикаго, в США в районах с «напряженной» юридической обстановкой врачи приспосабливаются, назначая больший объем обследований.

Данных о том, что такая тактика улучшает исход заболевания, нет, но по крайней мере напряженность отношений между врачом и пациентом снижается. Возможно, такой вариант отношений получит применение и в России. Однако в условиях обязательного медицинского страхования (ОМС), которое зачастую не может покрыть и гарантированную государством помощь, дополнительные обследования, вероятнее всего, окажутся платными, а значит, напряженность снова возрастет.