Как закон о защите «прав потребителей» влияет на медработников
В практике судебных споров между пациентами и медучреждениями появился прецедент: Верховный суд (ВС) признал незаконным отказ предыдущих инстанций пациенту НМХЦ им. Н.И. Пирогова в компенсации.
Данное решение ВС не имеет в своем составе ни одного нового слова. Оно просто отсылает медработников к соблюдению 323-ФЗ. В данном случае информированное согласие пациента, вероятно, было недозаполнено или не заполнено вовсе. На практике такое встречается повсеместно: бланк информсогласия лежит в истории болезни, в нем указаны ФИО пациента и в лучшем случае стоят его подпись и подпись врача, которые потом может подтвердить почерковедческая экспертиза. Зачастую и подписи могут быть липовыми, поставленными постфактум. Графы, какое конкретно вмешательство планируется произвести и с какими оно сопряжено рисками, остаются пустыми. Да и в шаблоне информсогласия зачастую элементарно недостаточно места для того, чтобы врач мог вписать все нюансы предстоящего лечения. Судьи, разбирающие подобные споры, конечно, экстраполируют ситуацию на себя, и, естественно, у них возникает вопрос, понимал ли пациент, что с ним может произойти. В моей практике были случаи, когда пациентом оказывался юрист или представитель судейского корпуса. И вот эти шаблонные документы не позволяли адекватно вести с ними диалог. Поэтому нам с коллегами приходилось подробно разъяснять все нюансы вмешательства. Позиция суда и юристов вполне понятна, что мешает работать так же и с другими пациентами, объяснять и прописывать в информсогласии все «от» и «до»? Решить проблему может появление утвержденных Минздравом шаблонов по каждой медицинской услуге. Сделать это могут главные внештатные специалисты и другие эксперты ведомства. Сам врач, естественно, понимает все нюансы и риски, но не имеет времени расписывать их. Поэтому и подписываются пустые листы. Есть клиники, где самостоятельно решили эту проблему – прописали шаблоны информированного согласия для всех оказываемых услуг. Да, пациент может сослаться в суде, что ему были неясны термины. Можно составить сначала перечень рисков и осложнений в медицинской терминологии, а потом перевести на русский литературный язык. Гнойно-септическое осложнение – непонятно, а инфекционное уже большинство населения способно понять. Такие шаблоны нужно готовить на государственном уровне.
Ярослав Ашихмин, главный терапевт Ильинской больницы
Конкретно это решение ВС никак не отразится на последующих судебных решениях. С юридической частью информирования пациентов сейчас тяжелые времена: у нас есть информированное добровольное согласие, которое подписывает пациент, когда клиника разъясняет ему все нюансы лечения. Суды почти не принимают его к сведению, используют его как формальную бумагу, но это очень важный документ. Вопрос, конечно, в том, насколько проинформирован пациент, объяснили ли ему все нюансы на самом деле или только сказали, что его проинформировали, попросив занести деньги в кассу. Если в информированном добровольном согласии что-то не прописано, то какой с пациента спрос? По-хорошему, мы сейчас должны развязать спор о том, что такое информированное добровольное согласие. Собраться и обсудить, для чего оно нужно. Мне кажется, в первую очередь – для пациента, а не для клиники.
Антон Островский, руководитель Центра медиации и общественного взаимодействия РГСУ
В таких ситуациях позиция врача заведомо сильнее, медицина – область экспертного знания, поэтому возникает определенная информационная «асимметрия». Очень легко ввести пациента в заблуждение. Кейс, случившийся в НМХЦ, классический – благое начинание обернулось против врача. Это прекрасная иллюстрация ситуации, когда в пределах существующего правового поля или организационной модели нет однозначного понимания механизмов урегулирования конфликтной ситуации. На это указывает наличие диаметрально противоположных решений судов. Именно поэтому конфликт мог бы быть успешно разрешен с помощью медиации – досудебного способа урегулирования споров. Возможно, тогда объем компенсации пациенту был бы менее значимым для лечебного учреждения или мог бы даже носить нематериальную форму.
В практике судебных споров между пациентами и медучреждениями появился прецедент: Верховный суд (ВС) признал незаконным отказ предыдущих инстанций пациенту НМХЦ им. Н.И. Пирогова в компенсации.
Данное решение ВС не имеет в своем составе ни одного нового слова. Оно просто отсылает медработников к соблюдению 323-ФЗ. В данном случае информированное согласие пациента, вероятно, было недозаполнено или не заполнено вовсе. На практике такое встречается повсеместно: бланк информсогласия лежит в истории болезни, в нем указаны ФИО пациента и в лучшем случае стоят его подпись и подпись врача, которые потом может подтвердить почерковедческая экспертиза. Зачастую и подписи могут быть липовыми, поставленными постфактум. Графы, какое конкретно вмешательство планируется произвести и с какими оно сопряжено рисками, остаются пустыми. Да и в шаблоне информсогласия зачастую элементарно недостаточно места для того, чтобы врач мог вписать все нюансы предстоящего лечения. Судьи, разбирающие подобные споры, конечно, экстраполируют ситуацию на себя, и, естественно, у них возникает вопрос, понимал ли пациент, что с ним может произойти. В моей практике были случаи, когда пациентом оказывался юрист или представитель судейского корпуса. И вот эти шаблонные документы не позволяли адекватно вести с ними диалог. Поэтому нам с коллегами приходилось подробно разъяснять все нюансы вмешательства. Позиция суда и юристов вполне понятна, что мешает работать так же и с другими пациентами, объяснять и прописывать в информсогласии все «от» и «до»? Решить проблему может появление утвержденных Минздравом шаблонов по каждой медицинской услуге. Сделать это могут главные внештатные специалисты и другие эксперты ведомства. Сам врач, естественно, понимает все нюансы и риски, но не имеет времени расписывать их. Поэтому и подписываются пустые листы. Есть клиники, где самостоятельно решили эту проблему – прописали шаблоны информированного согласия для всех оказываемых услуг. Да, пациент может сослаться в суде, что ему были неясны термины. Можно составить сначала перечень рисков и осложнений в медицинской терминологии, а потом перевести на русский литературный язык. Гнойно-септическое осложнение – непонятно, а инфекционное уже большинство населения способно понять. Такие шаблоны нужно готовить на государственном уровне.
Ярослав Ашихмин, главный терапевт Ильинской больницы
Конкретно это решение ВС никак не отразится на последующих судебных решениях. С юридической частью информирования пациентов сейчас тяжелые времена: у нас есть информированное добровольное согласие, которое подписывает пациент, когда клиника разъясняет ему все нюансы лечения. Суды почти не принимают его к сведению, используют его как формальную бумагу, но это очень важный документ. Вопрос, конечно, в том, насколько проинформирован пациент, объяснили ли ему все нюансы на самом деле или только сказали, что его проинформировали, попросив занести деньги в кассу. Если в информированном добровольном согласии что-то не прописано, то какой с пациента спрос? По-хорошему, мы сейчас должны развязать спор о том, что такое информированное добровольное согласие. Собраться и обсудить, для чего оно нужно. Мне кажется, в первую очередь – для пациента, а не для клиники.
Антон Островский, руководитель Центра медиации и общественного взаимодействия РГСУ
В таких ситуациях позиция врача заведомо сильнее, медицина – область экспертного знания, поэтому возникает определенная информационная «асимметрия». Очень легко ввести пациента в заблуждение. Кейс, случившийся в НМХЦ, классический – благое начинание обернулось против врача. Это прекрасная иллюстрация ситуации, когда в пределах существующего правового поля или организационной модели нет однозначного понимания механизмов урегулирования конфликтной ситуации. На это указывает наличие диаметрально противоположных решений судов. Именно поэтому конфликт мог бы быть успешно разрешен с помощью медиации – досудебного способа урегулирования споров. Возможно, тогда объем компенсации пациенту был бы менее значимым для лечебного учреждения или мог бы даже носить нематериальную форму.
