Генерал Григоренко недаром выбрал для группы общественного контроля название «Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях». Отпечатанный в подпольной типографии адвентистов бланк с такой шапкой смотрелся вполне официально. На бланках члены комиссии выполняли запросы в больницы. И нередко добивались выписки.
Помимо издания бюллетеня и доступа к западным радиостанциям, в распоряжении Рабочей комиссии солженицынский Фонд помощи политзаключённым. Санитаров психиатрических больниц задабривали дефицитной красной икрой. Покупали её на гонорары за «Архипелаг ГУЛАГ» из-под прилавка. В том самом гастрономе на Котельнической набережной, куда спускался порой именитый житель высотки, патриарх учения о вялотекущей шизофрении Герой социалистического труда академик Снежневский.
Когда на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации осуждали советскую практику в присутствии Снежневского, его приятель – американский психиатр Уолтер Райх – зашёл к Снежневскому в номер и спросил, что коллега обо всём этом думает. «У нас диагнозы инакомыслящим ставятся очень аккуратно и точно, — отвечал академик, — а это всего лишь апогей кампании, вот уже лет 10 как развязанной против советской психиатрии, истерический спектакль». И добавил, что если бы американские психиатры обследовали диссидентов, то убедились бы в его правоте. Случай скоро представился: проверке подверглась паранойя, которую Снежневский в 1964 году диагностировал генералу Григоренко.
Петра Григорьевича всё больше беспокоила аденома – память о режиме Черняховской спецпсихбольницы. Очереди на операцию измерялись месяцами; хирургическое вмешательство выполняли с двумя последовательными разрезами, выздоровление шло тяжело. А Григоренко прислали приглашение из США, где аденому удаляли лапароскопически, и выписывали на пятый день.
Была опасность, что запретят вернуться. Как и другие активисты Рабочей комиссии, Григоренко обязался не уезжать из страны. В ходе переговоров генерал КГБ дал гарантию – «как генерал генералу» – что его впустят обратно, если в Америке не будет интервью и заявлений. Григоренко дал слово молчать и 30 ноября 1977 года вместе с семьёй вылетел в Вашингтон.
«Реакционные и сионистские круги»
Упекая здоровых людей в психушки, деятели советского правительства не допускали мысли, что зарубежные психиатры могут осудить это просто потому, что им такое не нравится. Нет, за резолюцией Всемирной Психиатрической Ассоциации должны стоять чьи-то козни. Ответственными назначили сионистов. Министр здравоохранения Борис Петровский в объяснительной записке для ЦК КПСС от 24 ноября 1977 года винил «развёрнутую реакционными и сионистскими кругами в Англии, США и ряде других западных стран клеветническую кампанию». На секретариате ЦК 11 декабря председатель КГБ Юрий Андропов назвал автора «Карательной медицины» Александра Подрабинека «еврейским активистом». Чтобы подтвердить это и заодно избавиться от неугомонного фельдшера, генерал КГБ Юрий Белов 1 декабря поставил семейству Подрабинеков ультиматум: или все в лагерь, или за границу в течение 20 дней, причём обязательно в Израиль.
Когда впоследствии Александр Подрабинек попал в якутскую тюрьму, его пытали голодом, холодом, одиночеством. Затягивали наручники так, что терял от боли сознание; мог остаться без рук. Но, как он вспоминал, выбор между собой и близкими причинил не меньшие страдания. Подрабинек решил остаться, и 29 декабря его брат Кирилл был арестован.
Эта история с заложниками гремела на весь мир, а Григоренко молчал. Держал слово. Но стоять в сторонке было нельзя, и после операции генерал вышел на профессора Райха, чтобы до возвращения в Советский Союз пройти освидетельствование и посрамить Снежневского. 9 февраля 1978 года в Бостоне Григоренко обсудил с психиатрами детали обследования, которое должно быть как можно более гласным и объективным. На следующий день Брежнев своим указом лишил его советского гражданства за то, что бывший генерал «наносит своим поведением ущерб престижу Союза ССР».
Спряжение глагола «шмонать»
Конгресс в Гонолулу не просто пожурил советскую психиатрию, а постановил ещё образовать Ревизионный Комитет для проверки обоснованности госпитализации ряда лиц, по выбору уполномоченных комитета. Пока исполком ВПА изыскивал средства на создание этого органа, психиатрические общества стали собирать истории болезней диссидентов.
Первым приступил к делу британский Королевский колледж психиатров. В апреле 78-го из Эпсома прибыл в Москву пожилой доктор Джерард Лоубер, любитель классической русской литературы, говоривший по-русски. Он посидел с консультантом Рабочей комиссии психиатром Волошановичем на обследовании одного из пострадавших, одобрил уровень советского коллеги, признал подэкспертного здоровым. Хотел навестить зоолога Евгения Николаева, госпитализированного без обследования, но в больнице им. Кащенко вежливо отказали: «не положено».
За 4 дня англичанин осмотрел 9 инакомыслящих – как прошедших психушку, так и опасавшихся её – и выдал справки о необоснованности стационарного лечения. Сами же экспертизы переслал в Лондон дипломатической почтой. Бахмин и Подрабинек предупреждали, что иначе всё отберут в аэропорту, когда прошмонают. Лоубер с голоса заучил словоформы, которых не встречал у Достоевского: «шмонаю», «шмонаешь», «обшмонали» и т.д. Действительно, 15 апреля двое в штатском обыскали британского психиатра в Шереметьево, нашли только записную книжку, и с досады её изъяли. Лоубер говорил, что будут последствия, и всё спрашивал на ломаном русском: «Зачем вы мениа шмониаете?» А потом, довольный, рассказывал, как перед лицом КГБ не утратил присутствия духа и правильно спрягал новый глагол.
Мистический пациент
Дипломаты переправили в Лондон историю болезни художника Иосифа Терели, которого Ревизионный комитет избрал контрольным пациентом. Самого Терелю тогда обрабатывали трифтазином в Днепропетровской СПБ. Но его медицинскую документацию, включая заключение о параноидальной шизофрении за подписью Снежневского, предоставила жена художника Олена, когда Лоубер находился в Москве.
Симптомом невменяемости для психиатров Института Сербского была его вера в Бога. Сам Тереля не священник, но принадлежал к греко-католической церкви, которую в Москве называли униатской. Эту веру считали религией бандеровцев (их рожденный в 1943 художник не застал; его отец Михаил Пойду – партийный чиновник в Закарпатской области). Униатов боялись, с ними боролись, их сажали. Но даже во Владимирском централе Иосиф издавал религиозные памфлеты: печать с матрицы на стекле, краска из гуталина с сахаром. Оперчасть наказала его. Морозным вечером 12 февраля 1972 года Терелю поместили в особую морозильную камеру, куда вентилятор нагнетал холодный воздух снаружи. Забрали верхнюю одежду, оставили в одной рубашке. Свет выключили, чтобы нельзя было согреться о лампочку.
Через 10 минут Иосиф уже не мог двигать губами, голова раскалывалась, тело коченело. Вдруг он почувствовал прикосновение женской руки и ощутил жар, как от печки. Стало светло. «Ты звал меня, и я пришла!» Перед ним стояла Пречистая Дева. Она утешала Иосифа, и рассказывала, что ждёт его в будущем. Когда видение исчезло, Тереле стало жарко. Он снял сорочку, от него валил пар. В таком виде и застали его дежурные. Тюремный врач воспринял видение всерьёз. Переспросил:
– Говоришь, от неё пахло молоком?
– Парным молоком.
– …Возможно, воспоминание о счастливом деревенском детстве. А до явления был какой-нибудь запах?
– Не то плесени, не то гнилых грибов.
– Ну, так и есть! Трупы, когда их вскрываешь, пахнут плесенью. Это запах смерти.
На зависть Данте
Тюремное начальство сдало Терелю в Институт имени Сербского, где он изо всех сил притворялся сумасшедшим, только бы не вернуться во Владимир. Его сочли интересным пациентом, Снежневский позвал на комиссию толпу врачей-психиатров из социалистических стран. Расспрашивал докладчик Лунц:
– Мы понимаем, что Вы фанатично верующий. И всё же интересно, какую технику медитации и психодинамики вы используете, чтобы пережить холод?
– Я говорю то, что было, и не собираюсь врать, чтоб угодить вам.
– Но Вы же молодой человек, учили биологию в советской школе [Тереле было 30 лет]. Разве может женщина забеременеть без сношения с мужчиной?
– Конечно! Я и сам способен оплодотворить женщину на расстоянии.
– Серьёзно?
– Да! Давайте проведём эксперимент. Есть среди присутствующих врачей невинные девушки? Встаньте, пожалуйста, попробуем!
Смех. Аплодисменты. Признан невменяемым. Отправлен на принудительное лечение в Сычёвку. Иосиф быстро пожалел, что попал туда. Санитары-уголовники для забавы на два месяца прикрутили его к койке и заставляли глотать живых жаб. Это ещё самое невинное их развлечение. Больных насиловали, били насмерть и даже расстреливали тех, кто при попытке к бегству запутался в колючей проволоке. Заставляли работать под нейролептиками, включая в цеху музыку на предельную громкость. В Сычёвской больнице Тереля провёл три года. Прирождённый миссионер, он обзаводился сторонниками в любой обстановке. И получив доступ к документам учреждения, подсчитал, что за 10 лет там погибло 475 человек. Ненадолго освободившись в 1976 году, Тереля всё рассказал в открытом письме Андропову, которое читали по «Голосу Америки».
Разговорчики в строю
К сожалению, то была не выдумка. Сотрудники КГБ знали, что творится в спецпсихбольницах, и далеко не всем им это нравилось. Ходившие по пятам за Подрабинеком лейтенанты в нарушение инструкции говорили с ним и признавались, что сочувствуют его борьбе. Дальше всех пошёл капитан Виктор Орехов. Пример Григоренко показал, что офицер может быть патриотом и инакомыслящим одновременно. Капитан стал через агентуру предупреждать диссидентов о готовящихся операциях. Сначала не верили, потом думали, что это провокация. 10 октября 1977 года Орехов принял участие в обыске дома у Подрабинека и спас от изъятия часть картотеки Рабочей комиссии, свалив её в кучу ненужных следствию бумаг. Подрабинек удивился тупости комсомольцев, которых набирают в Пятое управление.
Орехов предупредил его, что арест запланирован на 15 мая 78-го года, в день суда над руководителем Хельсинкской группы Юрием Орловым. Подрабинек поверил и накануне вечером устроил у друзей прощальный пир. Капитан сидел тогда в диспетчерской и вдруг увидел, что на тот адрес выехала группа захвата. Понимая, что все телефонные разговоры пишутся на плёнку, он всё же позвонил. Подрабинек взял трубку.
– Планы изменились, вас арестуют не завтра, а сегодня, через несколько часов.
– Спасибо… Спасибо, что предупредили.
– У вас нет возможности скрыться, выпрыгнуть из окна?
– Выпрыгнуть можно, но это десятый этаж. К тому же внизу две машины с наружкой.
– Каким-нибудь другим способом?
– Зачем?
[пауза]– Всего хорошего. Удачи вам.
– И вам тоже. Будьте осторожны.
Американцы поневоле
Через три месяца Орехова взяли, он отсидел в лагере 9 лет. Мстили ему и при Ельцине: отбыл ещё 3 года за незаконное хранение оружия. Эмигрировал. Развозил в Денвере пиццу.
Григоренко так и остался в Штатах. Жил бедно, потому что отказался преподавать американцам советскую тактику: «наши страны находятся в состоянии противоборства». В конце 1978 года прошёл освидетельствование. Состав американской комиссии и методика были согласованы со Снежневским. Заключение: здоров и был здоров. Американские психиатры не могли понять, как умница Снежневский мог так ошибиться. У него на глазах коммунист Григоренко превратился в православного диссидента. А настоящие параноики своих идей не меняют.
Сон Терели
В том же 1978 году произошло событие, обозначившее символический перелом в ходе всей этой истории. Первым узнал Тереля в палате №21 Днепропетровской спецпсихбольницы. 17 июля он летал во сне. Смотрел вниз и с удивлением узнал секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Фёдора Кулакова в компании бывшего главы украинской компартии Петра Шелеста – двух людей, о которых сроду не думал. «Над нами летает Иосиф, – говорил Кулаков, – пусть он нам скажет, стоит ли доверять Андропову». Надвинулась туча, Иосиф рухнул на траву. Подъехала машина, из которой вышел человек с пистолетом и выстрелил Кулакову в лицо.
Ночью 17 июля Кулаков действительно умер. Есть разные версии. Вечером он остался на даче один: домашние уехали после какого-то скандала. Повар, охранник и медсестра отпросились. Удивительно, что хотя Кулаков мог возглавить правительство вместо уходящего больного Косыгина, ключевые члены Политбюро не явились на церемонию его похорон. Речь с Мавзолея говорил молодой партийный деятель, который занял и место Кулакова в секретариате ЦК, и его дачу. Человека, подписавшего решение о создании системы карательной психиатрии, сменил тот, кто эту систему демонтирует. Михаил Сергеевич Горбачёв.
Продолжение следует
Генерал Григоренко недаром выбрал для группы общественного контроля название «Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях». Отпечатанный в подпольной типографии адвентистов бланк с такой шапкой смотрелся вполне официально. На бланках члены комиссии выполняли запросы в больницы. И нередко добивались выписки.
Помимо издания бюллетеня и доступа к западным радиостанциям, в распоряжении Рабочей комиссии солженицынский Фонд помощи политзаключённым. Санитаров психиатрических больниц задабривали дефицитной красной икрой. Покупали её на гонорары за «Архипелаг ГУЛАГ» из-под прилавка. В том самом гастрономе на Котельнической набережной, куда спускался порой именитый житель высотки, патриарх учения о вялотекущей шизофрении Герой социалистического труда академик Снежневский.
Когда на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации осуждали советскую практику в присутствии Снежневского, его приятель – американский психиатр Уолтер Райх – зашёл к Снежневскому в номер и спросил, что коллега обо всём этом думает. «У нас диагнозы инакомыслящим ставятся очень аккуратно и точно, — отвечал академик, — а это всего лишь апогей кампании, вот уже лет 10 как развязанной против советской психиатрии, истерический спектакль». И добавил, что если бы американские психиатры обследовали диссидентов, то убедились бы в его правоте. Случай скоро представился: проверке подверглась паранойя, которую Снежневский в 1964 году диагностировал генералу Григоренко.
Петра Григорьевича всё больше беспокоила аденома – память о режиме Черняховской спецпсихбольницы. Очереди на операцию измерялись месяцами; хирургическое вмешательство выполняли с двумя последовательными разрезами, выздоровление шло тяжело. А Григоренко прислали приглашение из США, где аденому удаляли лапароскопически, и выписывали на пятый день.
Была опасность, что запретят вернуться. Как и другие активисты Рабочей комиссии, Григоренко обязался не уезжать из страны. В ходе переговоров генерал КГБ дал гарантию – «как генерал генералу» – что его впустят обратно, если в Америке не будет интервью и заявлений. Григоренко дал слово молчать и 30 ноября 1977 года вместе с семьёй вылетел в Вашингтон.
«Реакционные и сионистские круги»
Упекая здоровых людей в психушки, деятели советского правительства не допускали мысли, что зарубежные психиатры могут осудить это просто потому, что им такое не нравится. Нет, за резолюцией Всемирной Психиатрической Ассоциации должны стоять чьи-то козни. Ответственными назначили сионистов. Министр здравоохранения Борис Петровский в объяснительной записке для ЦК КПСС от 24 ноября 1977 года винил «развёрнутую реакционными и сионистскими кругами в Англии, США и ряде других западных стран клеветническую кампанию». На секретариате ЦК 11 декабря председатель КГБ Юрий Андропов назвал автора «Карательной медицины» Александра Подрабинека «еврейским активистом». Чтобы подтвердить это и заодно избавиться от неугомонного фельдшера, генерал КГБ Юрий Белов 1 декабря поставил семейству Подрабинеков ультиматум: или все в лагерь, или за границу в течение 20 дней, причём обязательно в Израиль.
Когда впоследствии Александр Подрабинек попал в якутскую тюрьму, его пытали голодом, холодом, одиночеством. Затягивали наручники так, что терял от боли сознание; мог остаться без рук. Но, как он вспоминал, выбор между собой и близкими причинил не меньшие страдания. Подрабинек решил остаться, и 29 декабря его брат Кирилл был арестован.
Эта история с заложниками гремела на весь мир, а Григоренко молчал. Держал слово. Но стоять в сторонке было нельзя, и после операции генерал вышел на профессора Райха, чтобы до возвращения в Советский Союз пройти освидетельствование и посрамить Снежневского. 9 февраля 1978 года в Бостоне Григоренко обсудил с психиатрами детали обследования, которое должно быть как можно более гласным и объективным. На следующий день Брежнев своим указом лишил его советского гражданства за то, что бывший генерал «наносит своим поведением ущерб престижу Союза ССР».
Спряжение глагола «шмонать»
Конгресс в Гонолулу не просто пожурил советскую психиатрию, а постановил ещё образовать Ревизионный Комитет для проверки обоснованности госпитализации ряда лиц, по выбору уполномоченных комитета. Пока исполком ВПА изыскивал средства на создание этого органа, психиатрические общества стали собирать истории болезней диссидентов.
Первым приступил к делу британский Королевский колледж психиатров. В апреле 78-го из Эпсома прибыл в Москву пожилой доктор Джерард Лоубер, любитель классической русской литературы, говоривший по-русски. Он посидел с консультантом Рабочей комиссии психиатром Волошановичем на обследовании одного из пострадавших, одобрил уровень советского коллеги, признал подэкспертного здоровым. Хотел навестить зоолога Евгения Николаева, госпитализированного без обследования, но в больнице им. Кащенко вежливо отказали: «не положено».
За 4 дня англичанин осмотрел 9 инакомыслящих – как прошедших психушку, так и опасавшихся её – и выдал справки о необоснованности стационарного лечения. Сами же экспертизы переслал в Лондон дипломатической почтой. Бахмин и Подрабинек предупреждали, что иначе всё отберут в аэропорту, когда прошмонают. Лоубер с голоса заучил словоформы, которых не встречал у Достоевского: «шмонаю», «шмонаешь», «обшмонали» и т.д. Действительно, 15 апреля двое в штатском обыскали британского психиатра в Шереметьево, нашли только записную книжку, и с досады её изъяли. Лоубер говорил, что будут последствия, и всё спрашивал на ломаном русском: «Зачем вы мениа шмониаете?» А потом, довольный, рассказывал, как перед лицом КГБ не утратил присутствия духа и правильно спрягал новый глагол.
Мистический пациент
Дипломаты переправили в Лондон историю болезни художника Иосифа Терели, которого Ревизионный комитет избрал контрольным пациентом. Самого Терелю тогда обрабатывали трифтазином в Днепропетровской СПБ. Но его медицинскую документацию, включая заключение о параноидальной шизофрении за подписью Снежневского, предоставила жена художника Олена, когда Лоубер находился в Москве.
Симптомом невменяемости для психиатров Института Сербского была его вера в Бога. Сам Тереля не священник, но принадлежал к греко-католической церкви, которую в Москве называли униатской. Эту веру считали религией бандеровцев (их рожденный в 1943 художник не застал; его отец Михаил Пойду – партийный чиновник в Закарпатской области). Униатов боялись, с ними боролись, их сажали. Но даже во Владимирском централе Иосиф издавал религиозные памфлеты: печать с матрицы на стекле, краска из гуталина с сахаром. Оперчасть наказала его. Морозным вечером 12 февраля 1972 года Терелю поместили в особую морозильную камеру, куда вентилятор нагнетал холодный воздух снаружи. Забрали верхнюю одежду, оставили в одной рубашке. Свет выключили, чтобы нельзя было согреться о лампочку.
Через 10 минут Иосиф уже не мог двигать губами, голова раскалывалась, тело коченело. Вдруг он почувствовал прикосновение женской руки и ощутил жар, как от печки. Стало светло. «Ты звал меня, и я пришла!» Перед ним стояла Пречистая Дева. Она утешала Иосифа, и рассказывала, что ждёт его в будущем. Когда видение исчезло, Тереле стало жарко. Он снял сорочку, от него валил пар. В таком виде и застали его дежурные. Тюремный врач воспринял видение всерьёз. Переспросил:
– Говоришь, от неё пахло молоком?
– Парным молоком.
– …Возможно, воспоминание о счастливом деревенском детстве. А до явления был какой-нибудь запах?
– Не то плесени, не то гнилых грибов.
– Ну, так и есть! Трупы, когда их вскрываешь, пахнут плесенью. Это запах смерти.
На зависть Данте
Тюремное начальство сдало Терелю в Институт имени Сербского, где он изо всех сил притворялся сумасшедшим, только бы не вернуться во Владимир. Его сочли интересным пациентом, Снежневский позвал на комиссию толпу врачей-психиатров из социалистических стран. Расспрашивал докладчик Лунц:
– Мы понимаем, что Вы фанатично верующий. И всё же интересно, какую технику медитации и психодинамики вы используете, чтобы пережить холод?
– Я говорю то, что было, и не собираюсь врать, чтоб угодить вам.
– Но Вы же молодой человек, учили биологию в советской школе [Тереле было 30 лет]. Разве может женщина забеременеть без сношения с мужчиной?
– Конечно! Я и сам способен оплодотворить женщину на расстоянии.
– Серьёзно?
– Да! Давайте проведём эксперимент. Есть среди присутствующих врачей невинные девушки? Встаньте, пожалуйста, попробуем!
Смех. Аплодисменты. Признан невменяемым. Отправлен на принудительное лечение в Сычёвку. Иосиф быстро пожалел, что попал туда. Санитары-уголовники для забавы на два месяца прикрутили его к койке и заставляли глотать живых жаб. Это ещё самое невинное их развлечение. Больных насиловали, били насмерть и даже расстреливали тех, кто при попытке к бегству запутался в колючей проволоке. Заставляли работать под нейролептиками, включая в цеху музыку на предельную громкость. В Сычёвской больнице Тереля провёл три года. Прирождённый миссионер, он обзаводился сторонниками в любой обстановке. И получив доступ к документам учреждения, подсчитал, что за 10 лет там погибло 475 человек. Ненадолго освободившись в 1976 году, Тереля всё рассказал в открытом письме Андропову, которое читали по «Голосу Америки».
Разговорчики в строю
К сожалению, то была не выдумка. Сотрудники КГБ знали, что творится в спецпсихбольницах, и далеко не всем им это нравилось. Ходившие по пятам за Подрабинеком лейтенанты в нарушение инструкции говорили с ним и признавались, что сочувствуют его борьбе. Дальше всех пошёл капитан Виктор Орехов. Пример Григоренко показал, что офицер может быть патриотом и инакомыслящим одновременно. Капитан стал через агентуру предупреждать диссидентов о готовящихся операциях. Сначала не верили, потом думали, что это провокация. 10 октября 1977 года Орехов принял участие в обыске дома у Подрабинека и спас от изъятия часть картотеки Рабочей комиссии, свалив её в кучу ненужных следствию бумаг. Подрабинек удивился тупости комсомольцев, которых набирают в Пятое управление.
Орехов предупредил его, что арест запланирован на 15 мая 78-го года, в день суда над руководителем Хельсинкской группы Юрием Орловым. Подрабинек поверил и накануне вечером устроил у друзей прощальный пир. Капитан сидел тогда в диспетчерской и вдруг увидел, что на тот адрес выехала группа захвата. Понимая, что все телефонные разговоры пишутся на плёнку, он всё же позвонил. Подрабинек взял трубку.
– Планы изменились, вас арестуют не завтра, а сегодня, через несколько часов.
– Спасибо… Спасибо, что предупредили.
– У вас нет возможности скрыться, выпрыгнуть из окна?
– Выпрыгнуть можно, но это десятый этаж. К тому же внизу две машины с наружкой.
– Каким-нибудь другим способом?
– Зачем?
[пауза]– Всего хорошего. Удачи вам.
– И вам тоже. Будьте осторожны.
Американцы поневоле
Через три месяца Орехова взяли, он отсидел в лагере 9 лет. Мстили ему и при Ельцине: отбыл ещё 3 года за незаконное хранение оружия. Эмигрировал. Развозил в Денвере пиццу.
Григоренко так и остался в Штатах. Жил бедно, потому что отказался преподавать американцам советскую тактику: «наши страны находятся в состоянии противоборства». В конце 1978 года прошёл освидетельствование. Состав американской комиссии и методика были согласованы со Снежневским. Заключение: здоров и был здоров. Американские психиатры не могли понять, как умница Снежневский мог так ошибиться. У него на глазах коммунист Григоренко превратился в православного диссидента. А настоящие параноики своих идей не меняют.
Сон Терели
В том же 1978 году произошло событие, обозначившее символический перелом в ходе всей этой истории. Первым узнал Тереля в палате №21 Днепропетровской спецпсихбольницы. 17 июля он летал во сне. Смотрел вниз и с удивлением узнал секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Фёдора Кулакова в компании бывшего главы украинской компартии Петра Шелеста – двух людей, о которых сроду не думал. «Над нами летает Иосиф, – говорил Кулаков, – пусть он нам скажет, стоит ли доверять Андропову». Надвинулась туча, Иосиф рухнул на траву. Подъехала машина, из которой вышел человек с пистолетом и выстрелил Кулакову в лицо.
Ночью 17 июля Кулаков действительно умер. Есть разные версии. Вечером он остался на даче один: домашние уехали после какого-то скандала. Повар, охранник и медсестра отпросились. Удивительно, что хотя Кулаков мог возглавить правительство вместо уходящего больного Косыгина, ключевые члены Политбюро не явились на церемонию его похорон. Речь с Мавзолея говорил молодой партийный деятель, который занял и место Кулакова в секретариате ЦК, и его дачу. Человека, подписавшего решение о создании системы карательной психиатрии, сменил тот, кто эту систему демонтирует. Михаил Сергеевич Горбачёв.
Продолжение следует
