Российские доктора считают дело врача-гематолога Елены Мисюриной атакой на их профессию.
На днях студентка из Подмосковья столкнулась со странной проблемой. В районной стоматологической поликлинике ей не стали удалять неровно выросший и сразу развалившийся зуб мудрости, объяснили: «серьезная операция». Пришлось обращаться за помощью в одну из ведущих клиник Москвы. Может ли эта история быть как-то связана со скандальным «делом» гематолога Елены Мисюриной, получившей два года лишения свободы в колонии, предположительно за судебную ошибку? Судя по тому, о чем говорят сегодня сами медики — вполне. Более того, после приговора многие из них начали задумываться о смене профессии на более спокойную, опасаясь нового масштабного дела врачей.
22 января Черемушкинский районный суд Москвы признал руководителя гематологической службы московской больницы № 52 Елену Мисюрину виновной в смерти пациента. В июле 2013 года Мисюрина провела ему диагностическую процедуру — трепанобиопсию (забор образцов костного мозга и костной ткани) в частной клинике «Генотехнология». И, по версии следствия, нарушила «методику, тактику и технику выполнения указанной манипуляции», повредив кровеносные сосуды.
Непосредственно после той злополучной манипуляции осложнений у пациента не было, и его отпустили домой. Однако к вечеру он был госпитализирован в клинику «Медси» с подозрением на аппендицит, через день перенес операцию, а еще через несколько дней скончался. Обвинение Мисюриной построено на выводах патологоанатома клиники «Медси» проводившего вскрытие: пациент погиб из-за осложнения проведенной за несколько дней до этого трепанобиопсии. Гематолога признали виновной в оказании услуг ненадлежащего качества, что привело к смерти пациента.
Эта история всколыхнула профессиональное сообщество, уверенное в несправедливости обвинения. По словам президента Лиги защиты врачей Семена Гальперина, рядовых врачей и руководителей клиник, которые сегодня подписывают петиции в защиту гематолога и выставляют на своих страницах в соцсетях аватар «Я Елена Мисюрина», возмутила неадекватность приговора и абсурдность самого обвинения. Во-первых, врач была осуждена по подразумевающей наличие прямого умысла статье 238 УК РФ (оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности и повлекших по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерть человека), а не по статье 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности).
А, во-вторых, по его словам, «любому мало-мальски грамотному клиницисту очевидно», что нет причинно-следственной связи между действиями врача и гибелью пациентом.
В мировой медицинской литературе описаны единичные случаи осложнений трепанобиопсии, но все они происходят в первые минуты, когда пациент находится еще в поле зрения врача, рассказал Гальперин. Отсроченное осложнение трепанобиопсии просто невозможно.
Патологоанатом против академика
«В суде участвовали специалисты мирового масштаба, в частности, основоположник отечественной гематологической школы академик Андрей Воробьев, — рассказал Гальперин. — И все они говорили о том, что заключение патологоанатома неверное, невозможно при трепанобиопсии нанести повреждение подвздошной артерии. А если бы такое даже произошло, смерть человека от кровопотери наступила бы в течение 20 минут. Более того, когда пациент поступил в клинику «Медси», у него не было никаких признаков внутреннего кровотечения, и только на следующий день развился приведший к смерти синдром ДМС (синдромом диссеминированного внутрисосудистого свертывания). Но на все это судьи, далекие от медицины, внимания не обратили». Как и не задали ни одного вопроса врачам клиники «Медси», не сумевшим спасти пациента.
О том, что суд и следствие плохо представляют с чем имеют дело, говорит и обвинение Мисюриной в том, что она нарушила методику, тактику и технику выполнения манипуляции, считают врачи. «Мне сложно понять, о чем идет речь, особенно с учетом того, что в нашей стране нет утвержденного стандарта проведения трепанбиопсии», — говорит хирург Университетской клиники урологии МГМСУ имени А. И. Евдокимова Виген Малхасян.
Не смог промолчать в этой ситуации даже призывающий обычно к сдержанности заммэра Москвы по вопросам социального развития, заслуженный врач РФ Леонид Печатников. «Академик Воробьев — человек, прославивший отечественную гематологию, во всем мире используют именно его классификацию кроветворения. Если бы я был судьей, экспертиза Воробьева перекрыла бы для меня мнение всех экспертов, вместе взятых», — заявил заммэра.
Что касается сути дела, то Печатников добавил, что в истории болезни есть результат самой биопсии — анализ, выполненный сразу после процедуры специалистами, которые понятия не имели ни о смерти пациента, ни о дальнейших событиях. И этот анализ четко подтверждает, что иглу для забора материала Мисюрина ввела именно туда, куда надо, ничего не повредив.
При этом, Печатников призвал коллег меньше всего винить в сложившейся ситуации следствие и суд. «Даже если допустить, что они почему-либо ангажированы, их решение было бы невозможным без участия медицинских экспертов… Основа для обвинительного заключения строилась на основании экспертизы наших коллег, и мы не можем пройти мимо этого факта», — недвусмысленно высказался заммэра.
А была ли экспертиза
К суду вопросы, конечно, тоже есть. По словам того же Печатникова, все эксперты ссылались только на заключение патологоанатома «Медси», который провел исследование, не имея ни лицензии медучреждения, ни подписи главврача. Не обратил суд внимания и еще на одно серьезное нарушение: при подозрении на то, что смерть больного связана с медицинскими действиями, патологоанатом обязан прекратить вскрытие и немедленно передать тело на судмедэкспертизу. «Кстати, я слышал, что патологоанатом после этого случая не только ушел из профессии, но даже поменял фамилию. Не имею доказательств того, что события связаны, но не думать об этом сложно, ведь все уголовное дело построено именно на протоколе его допроса», — подчеркнул Печатников.
Доверие к российской судебной экспертизе упало до нуля, когда она нашла алкоголь в крови сбитого машиной ребенка, говорит Гальперин. Но парадокс «дела Мисюриной» в том, что тут судебно-медицинской экспертизы не было, как таковой.
«В этом случае следствие и суд ориентировались не на заключение судмедэкспертизы, а на заключение патологоанатома, который не является судебным экспертом, — говорит Гальперин. — При этом, сделав заключение о нарушении при трепанобиопсии, он не предоставил никаких подтверждений этого — ни снимков, ни препаратов (участка поврежденного сосуда). В конце концов суд привлек к делу экспертов, но это была уже не судебно-медицинская, а врачебная экспертиза. Несколько назначенных следствием по своему выбору врачей сделали заключение на основании все тех же материалов вскрытия, то есть того, что написал патологоанатом».
«Абсолютно неконтролируемая зона»
Тем не менее, в основе судебного решения официально лежит заключение экспертизы, возражает член Экспертного совета при Росздравнадзоре, президент Национального агентства по безопасности пациентов и независимой медицинской экспертизе Алексей Старченко. И основная проблема таких дел заключается именно в экспертизе, говорить об объективности и независимости которой не приходится, поскольку сегодня это — «абсолютно неконтролируемая зона». Поэтому идет поток откровенно заказных и безграмотных экспертиз, и профессионалы это видят. При этом, еще ни одного эксперта не привлекли к ответственности за заключения, приведшие к несправедливому решению.
Патологоанатомическая служба и судебно-медицинские эксперты часто оказываются связаны с госорганами, что также не может не сказываться на их заключениях. Еще одна тенденция — перекладывание ответственности на другую клинику, или вовсе на конкретного врача. И чем выше статус учреждения или больше его финансовые активы, позволяющие убедить следствие в своей непричастности к гибели пациента, тем больше соблазн перевести стрелки на самое слабое звено.
До сих пор никаких заметных попыток по созданию прозрачной системы экспертизы медицинской «криминальной деятельности» в России не наблюдалось. Но «дело Мисюриной», на которое обратила внимание вице-премьер РФ Ольга Голодец, по ее словам, «актуализировало дискуссию о независимости патологоанатомической системы». «Этот случай с новой силой поставил вопрос о выведении патологоанатомических служб из системы здравоохранения. Это должны быть независимые службы», — заявила вице-премьер. Когда это произойдет, и кому будет подчиняться эта служба — пока неясно. Зато известно о планах Следственного комитета России создать при ведомстве судебно-медицинские экспертные подразделения.
Охота на ведьм
Сегодня у российских врачей, и так имеющих немало причин уходить из профессии, появилась еще одна — входящий в моду тренд на криминализацию врачебной ошибки. По данным СМИ, СКР еще в 2015 году выделил ятрогенные преступления (связанные с ухудшением состояния больных после лечения) в отдельную категорию особо контролируемых дел. По официальным данным самого ведомства в 2017 году было возбуждено 1791 уголовное дело (фактически по каждому третьему сообщению о таких преступлениях). Следственный комитет даже организовал повышение квалификации расследующих дела о врачебных ошибках следователей, которые должны «иметь полное представление о специфике врачебной деятельности» и знать ведомственные нормативные акты Минздрава.
А в ноябре прошлого года глава ведомства Александр Бастрыкин предложил ввести в Уголовный кодекс специальную норму, предусматривающую ответственность за врачебные ошибки и ненадлежащее оказание медпомощи.
«Никакого юридического и морального обоснования этому быть не может, — считает Гальперин. — В уголовном праве ни одной страны нет нормы, позволяющей привлекать врачей к уголовной ответственности за ошибки. И у нас в стране этого не было почти 70 лет, с последнего дела врачей, которое приходит на ум в первую очередь».
«Надо завязывать с профессией»
По словам Гальперина, сегодня, когда проводимая реформа практически уничтожила здравоохранение, в обществе очень большой запрос на наказание виновного. Но если инициатива СКР будет поддержана, последствия будут катастрофичными. Врачи предпочтут бездействовать, чем рисковать, спасая чужие жизни. «Это означает, что огромное число тяжелых пациентов, у которых сегодня есть еще шанс на спасение, просто погибнут без помощи, — говорит врач эндокринолог Ольга Демичева. — Многие врачи просто уйдут из специальности, в лучшем случае они сменят ее внутри медицины, чтобы не работать в рискованных областях. Я сама не раз проводила аналогичную процедуру, потому, что в терапевтической практике нам диагностически приходится пунктировать пациентов, проводить много других инвазивных процедур. И вот теперь я думаю, решусь ли еще когда-нибудь на это».
По словам Малхасяна, «излишняя осторожность, которая у некоторых врачей присутствовала всегда, сейчас только обострилась. «Если раньше доктор считал возможным пойти на встречу и прооперировать пациента, у которого, в одном из анализов наблюдается незначительное отклонения, то теперь мало кто готов пойти на такой риск, — говорит врач. — Очень уж велика вероятность, что в случае возникновения осложнений это будет трактоваться как умышленное отклонение от протоколов. Многим врачам будет трудно преодолеть соблазн принимать решения не в пользу оправданного риска, а в пользу безопасного бездействия, которое всегда можно скрыть под благовидным предлогом».
По словам заведующего отделением кардиореанимации ГКБ №29 имени Баумана Алексея Эрлиха, в последние дни он все чаще слышит от коллег о том, что «надо завязывать с профессией». «Работая в отделении кардиореанимации, я ежедневно принимаю сотню разных решений, каждое из которых может быть для моих пациентом благом, но может привести к осложнениям, — говорит кардиолог. — И единственный способ их полностью избежать — это прекратить заниматься медициной».
Источник: medium.com
Российские доктора считают дело врача-гематолога Елены Мисюриной атакой на их профессию.
На днях студентка из Подмосковья столкнулась со странной проблемой. В районной стоматологической поликлинике ей не стали удалять неровно выросший и сразу развалившийся зуб мудрости, объяснили: «серьезная операция». Пришлось обращаться за помощью в одну из ведущих клиник Москвы. Может ли эта история быть как-то связана со скандальным «делом» гематолога Елены Мисюриной, получившей два года лишения свободы в колонии, предположительно за судебную ошибку? Судя по тому, о чем говорят сегодня сами медики — вполне. Более того, после приговора многие из них начали задумываться о смене профессии на более спокойную, опасаясь нового масштабного дела врачей.
22 января Черемушкинский районный суд Москвы признал руководителя гематологической службы московской больницы № 52 Елену Мисюрину виновной в смерти пациента. В июле 2013 года Мисюрина провела ему диагностическую процедуру — трепанобиопсию (забор образцов костного мозга и костной ткани) в частной клинике «Генотехнология». И, по версии следствия, нарушила «методику, тактику и технику выполнения указанной манипуляции», повредив кровеносные сосуды.
Непосредственно после той злополучной манипуляции осложнений у пациента не было, и его отпустили домой. Однако к вечеру он был госпитализирован в клинику «Медси» с подозрением на аппендицит, через день перенес операцию, а еще через несколько дней скончался. Обвинение Мисюриной построено на выводах патологоанатома клиники «Медси» проводившего вскрытие: пациент погиб из-за осложнения проведенной за несколько дней до этого трепанобиопсии. Гематолога признали виновной в оказании услуг ненадлежащего качества, что привело к смерти пациента.
Эта история всколыхнула профессиональное сообщество, уверенное в несправедливости обвинения. По словам президента Лиги защиты врачей Семена Гальперина, рядовых врачей и руководителей клиник, которые сегодня подписывают петиции в защиту гематолога и выставляют на своих страницах в соцсетях аватар «Я Елена Мисюрина», возмутила неадекватность приговора и абсурдность самого обвинения. Во-первых, врач была осуждена по подразумевающей наличие прямого умысла статье 238 УК РФ (оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности и повлекших по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерть человека), а не по статье 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности).
А, во-вторых, по его словам, «любому мало-мальски грамотному клиницисту очевидно», что нет причинно-следственной связи между действиями врача и гибелью пациентом.
В мировой медицинской литературе описаны единичные случаи осложнений трепанобиопсии, но все они происходят в первые минуты, когда пациент находится еще в поле зрения врача, рассказал Гальперин. Отсроченное осложнение трепанобиопсии просто невозможно.
Патологоанатом против академика
«В суде участвовали специалисты мирового масштаба, в частности, основоположник отечественной гематологической школы академик Андрей Воробьев, — рассказал Гальперин. — И все они говорили о том, что заключение патологоанатома неверное, невозможно при трепанобиопсии нанести повреждение подвздошной артерии. А если бы такое даже произошло, смерть человека от кровопотери наступила бы в течение 20 минут. Более того, когда пациент поступил в клинику «Медси», у него не было никаких признаков внутреннего кровотечения, и только на следующий день развился приведший к смерти синдром ДМС (синдромом диссеминированного внутрисосудистого свертывания). Но на все это судьи, далекие от медицины, внимания не обратили». Как и не задали ни одного вопроса врачам клиники «Медси», не сумевшим спасти пациента.
О том, что суд и следствие плохо представляют с чем имеют дело, говорит и обвинение Мисюриной в том, что она нарушила методику, тактику и технику выполнения манипуляции, считают врачи. «Мне сложно понять, о чем идет речь, особенно с учетом того, что в нашей стране нет утвержденного стандарта проведения трепанбиопсии», — говорит хирург Университетской клиники урологии МГМСУ имени А. И. Евдокимова Виген Малхасян.
Не смог промолчать в этой ситуации даже призывающий обычно к сдержанности заммэра Москвы по вопросам социального развития, заслуженный врач РФ Леонид Печатников. «Академик Воробьев — человек, прославивший отечественную гематологию, во всем мире используют именно его классификацию кроветворения. Если бы я был судьей, экспертиза Воробьева перекрыла бы для меня мнение всех экспертов, вместе взятых», — заявил заммэра.
Что касается сути дела, то Печатников добавил, что в истории болезни есть результат самой биопсии — анализ, выполненный сразу после процедуры специалистами, которые понятия не имели ни о смерти пациента, ни о дальнейших событиях. И этот анализ четко подтверждает, что иглу для забора материала Мисюрина ввела именно туда, куда надо, ничего не повредив.
При этом, Печатников призвал коллег меньше всего винить в сложившейся ситуации следствие и суд. «Даже если допустить, что они почему-либо ангажированы, их решение было бы невозможным без участия медицинских экспертов… Основа для обвинительного заключения строилась на основании экспертизы наших коллег, и мы не можем пройти мимо этого факта», — недвусмысленно высказался заммэра.
А была ли экспертиза
К суду вопросы, конечно, тоже есть. По словам того же Печатникова, все эксперты ссылались только на заключение патологоанатома «Медси», который провел исследование, не имея ни лицензии медучреждения, ни подписи главврача. Не обратил суд внимания и еще на одно серьезное нарушение: при подозрении на то, что смерть больного связана с медицинскими действиями, патологоанатом обязан прекратить вскрытие и немедленно передать тело на судмедэкспертизу. «Кстати, я слышал, что патологоанатом после этого случая не только ушел из профессии, но даже поменял фамилию. Не имею доказательств того, что события связаны, но не думать об этом сложно, ведь все уголовное дело построено именно на протоколе его допроса», — подчеркнул Печатников.
Доверие к российской судебной экспертизе упало до нуля, когда она нашла алкоголь в крови сбитого машиной ребенка, говорит Гальперин. Но парадокс «дела Мисюриной» в том, что тут судебно-медицинской экспертизы не было, как таковой.
«В этом случае следствие и суд ориентировались не на заключение судмедэкспертизы, а на заключение патологоанатома, который не является судебным экспертом, — говорит Гальперин. — При этом, сделав заключение о нарушении при трепанобиопсии, он не предоставил никаких подтверждений этого — ни снимков, ни препаратов (участка поврежденного сосуда). В конце концов суд привлек к делу экспертов, но это была уже не судебно-медицинская, а врачебная экспертиза. Несколько назначенных следствием по своему выбору врачей сделали заключение на основании все тех же материалов вскрытия, то есть того, что написал патологоанатом».
«Абсолютно неконтролируемая зона»
Тем не менее, в основе судебного решения официально лежит заключение экспертизы, возражает член Экспертного совета при Росздравнадзоре, президент Национального агентства по безопасности пациентов и независимой медицинской экспертизе Алексей Старченко. И основная проблема таких дел заключается именно в экспертизе, говорить об объективности и независимости которой не приходится, поскольку сегодня это — «абсолютно неконтролируемая зона». Поэтому идет поток откровенно заказных и безграмотных экспертиз, и профессионалы это видят. При этом, еще ни одного эксперта не привлекли к ответственности за заключения, приведшие к несправедливому решению.
Патологоанатомическая служба и судебно-медицинские эксперты часто оказываются связаны с госорганами, что также не может не сказываться на их заключениях. Еще одна тенденция — перекладывание ответственности на другую клинику, или вовсе на конкретного врача. И чем выше статус учреждения или больше его финансовые активы, позволяющие убедить следствие в своей непричастности к гибели пациента, тем больше соблазн перевести стрелки на самое слабое звено.
До сих пор никаких заметных попыток по созданию прозрачной системы экспертизы медицинской «криминальной деятельности» в России не наблюдалось. Но «дело Мисюриной», на которое обратила внимание вице-премьер РФ Ольга Голодец, по ее словам, «актуализировало дискуссию о независимости патологоанатомической системы». «Этот случай с новой силой поставил вопрос о выведении патологоанатомических служб из системы здравоохранения. Это должны быть независимые службы», — заявила вице-премьер. Когда это произойдет, и кому будет подчиняться эта служба — пока неясно. Зато известно о планах Следственного комитета России создать при ведомстве судебно-медицинские экспертные подразделения.
Охота на ведьм
Сегодня у российских врачей, и так имеющих немало причин уходить из профессии, появилась еще одна — входящий в моду тренд на криминализацию врачебной ошибки. По данным СМИ, СКР еще в 2015 году выделил ятрогенные преступления (связанные с ухудшением состояния больных после лечения) в отдельную категорию особо контролируемых дел. По официальным данным самого ведомства в 2017 году было возбуждено 1791 уголовное дело (фактически по каждому третьему сообщению о таких преступлениях). Следственный комитет даже организовал повышение квалификации расследующих дела о врачебных ошибках следователей, которые должны «иметь полное представление о специфике врачебной деятельности» и знать ведомственные нормативные акты Минздрава.
А в ноябре прошлого года глава ведомства Александр Бастрыкин предложил ввести в Уголовный кодекс специальную норму, предусматривающую ответственность за врачебные ошибки и ненадлежащее оказание медпомощи.
«Никакого юридического и морального обоснования этому быть не может, — считает Гальперин. — В уголовном праве ни одной страны нет нормы, позволяющей привлекать врачей к уголовной ответственности за ошибки. И у нас в стране этого не было почти 70 лет, с последнего дела врачей, которое приходит на ум в первую очередь».
«Надо завязывать с профессией»
По словам Гальперина, сегодня, когда проводимая реформа практически уничтожила здравоохранение, в обществе очень большой запрос на наказание виновного. Но если инициатива СКР будет поддержана, последствия будут катастрофичными. Врачи предпочтут бездействовать, чем рисковать, спасая чужие жизни. «Это означает, что огромное число тяжелых пациентов, у которых сегодня есть еще шанс на спасение, просто погибнут без помощи, — говорит врач эндокринолог Ольга Демичева. — Многие врачи просто уйдут из специальности, в лучшем случае они сменят ее внутри медицины, чтобы не работать в рискованных областях. Я сама не раз проводила аналогичную процедуру, потому, что в терапевтической практике нам диагностически приходится пунктировать пациентов, проводить много других инвазивных процедур. И вот теперь я думаю, решусь ли еще когда-нибудь на это».
По словам Малхасяна, «излишняя осторожность, которая у некоторых врачей присутствовала всегда, сейчас только обострилась. «Если раньше доктор считал возможным пойти на встречу и прооперировать пациента, у которого, в одном из анализов наблюдается незначительное отклонения, то теперь мало кто готов пойти на такой риск, — говорит врач. — Очень уж велика вероятность, что в случае возникновения осложнений это будет трактоваться как умышленное отклонение от протоколов. Многим врачам будет трудно преодолеть соблазн принимать решения не в пользу оправданного риска, а в пользу безопасного бездействия, которое всегда можно скрыть под благовидным предлогом».
По словам заведующего отделением кардиореанимации ГКБ №29 имени Баумана Алексея Эрлиха, в последние дни он все чаще слышит от коллег о том, что «надо завязывать с профессией». «Работая в отделении кардиореанимации, я ежедневно принимаю сотню разных решений, каждое из которых может быть для моих пациентом благом, но может привести к осложнениям, — говорит кардиолог. — И единственный способ их полностью избежать — это прекратить заниматься медициной».
Источник: medium.com
