Новое китайское лекарство от гриппа неожиданно сильно помогло мужчинам, но не женщинам
new_adm
Автопробег «Москва-Сахалин: за справедливое здравоохранение 2009» продолжается уже более недели. За это время его участники провели несколько конференций в ряде городов: Киров, Омск, Томск. Общение с представителями региональной медецинской общественности обнажило ряд проблем и недоработок в системе здравоохранения на местах. Однако путешествие принесло и много положительных впечатлений в том числе непосредственно связанных с вопрососм организации медецинской помощи.
День седьмой
01.08.09
Павел Воробьёв
Прошло 3 конференции, уже состоялись разговоры, обсуждения, есть первые впечатления. В целом ситуацию можно охарактеризовать как критическую. Например, в Омске, после сокращения вакантных ставок и запрета на все виды совместительства, побег из больниц принял угрожающий характер. Открыто говорят, что еще 1–2 года – и работать будет некому повсеместно. Сейчас это положение касается только анестезиологов и реаниматологов, где, похоже, достигнута точка невозврата. А тут еще замечательный антикоррупционный приказ Минздравсоцразвития подоспел: дал денег врачу – настучи. И адрес указан. Не могут врачи жить на голом окладе, их сознательно выдавливают из здравоохранения. Об этом в разных местах несколько раз повторили разные люди. Кто-то в виде вопроса, мол, неужели, а кто-то в виде утверждения. Где-то эта тема – бегства врачей – обсуждалась подробно, являясь, видимо, наболевшей, где-то не столь открыто, кулуарно. Но везде один разговор: скоро вместо наших приедут работать китайские врачи, они и за эту зарплату будут делать вид, что оказывают помощь.
ДЛО оценивается в основном врачами положительно. Оно позволило увеличить число таблеток на 30%, тогда как за предыдущие годы потребление лекарств в натуральных величинах в Сибири снизилось в 15 раз. Это было произнесено в дискуссии и насколько соответствует правде – не знаю, особенно про такое падение. Но и Томске, и в Перми, и в Омске все подчеркивают – лекарства стали доступнее. Более того, многие, кто вышел из программы, но нуждается в лекарствах, через год в нее вернулись. Не вернулись, в частности, «афганцы», инвалиды без конечностей, которым препараты не требуются постоянно.
Вместе с тем остается так много несуразицы. Так, заявка на лекарства по ДЛО поступает от участковых врачей, обобщается и подается в Минздрав. Далее формируется заказ с учетом складских запасов у дистрибьютора, вносятся коррективы и окончательно формируются лоты. Возникает вопрос: как врач, да даже и главный врач в районе может точно сформировать потребность. Один новый диабетик разрушит всю заявку. Но назначить препарат, не попавший в заявку – не моги, если объем заявки исчерпан – все кончилось, больше не выписывай до следующего полугодия. И все в один голос стонут: врач стал приложением к бумажкам. Почти бесплатным. Теперь еще на врачей нагрузили социальные функции, не имеющие прямого отношения к оказанию помощи. Не до медицины…
В Перми строится центр кардиохирургии по нацпроекту. Миллион жителей здесь есть, так что составляющая качества работы, связанная с объемом, частотой проведения операций, скорее всего, будет. Хотят еще «приписать» Удмуртию, Кировскую область, Коми – доехать сюда не так далеко, хотя дороги в Пермском крае отвратительны. Оперировать будут в одном месте города, ранний послеоперационный период – там же, а затем повезут в другое место лечиться. Разума в этом нет никакого. Но и сейчас уже так: оперируют в одной больнице, а лечат – в другой. Модулей операционных пока нет, они еще плывут где-то. Но все уверены, что этот центр доведут до ума и построят. Оптимизм связан с тем, что кардиохирургия уже работает, есть в городе «Институт сердца». Так что в новом центре работать будут местные врачи, их сейчас интенсивно обучают. Варягов – не планируется. Возможно, поэтому из лидеров современного здравоохранения на первом месте оказался Л.А. Бокерия – его тут часто встречают и знают.
В Омске рассказали, что они, наконец, стали тромболизис при инфаркте проводить «по скорой». Приятно, что созданное тобою – стандарты, где тромболизис министерской указивкой отнесен к экстренным мероприятиям, – работает и приносит пользу. Сколько выполнено тромболизисов – об этом молчок, но лиха беда начало. Одновременно – никаких поползновений в части коронарной хирургии, здесь рады и тромболизису. Вот тебе и справедливость: в одном регионе граждане смогут получить качественную помощь, в другом – нет. И это заложено государственными решениями – дискриминация граждан по месту жительства.
В Томске все в порядке с кардиохирургией: после того, как стенты стали оплачивать за госсчет (а это тоже мы решали, вставляя стенты в стандарты медицинской помощи отдельной строкой), доступность коронарных операций выросла кратно. И – отлично. Только вот попасть с инфарктом из райцентра на коронаропластику пока нельзя. А это – плохо. Таких перекосов слишком много…
В Хакассии коронарной хирургии нет вообще, и пока не предвидится. Попытки главного кардиолога республики В.Баева «пробить» современные технологии встречают на всех этапах полное непонимание. Всех – в край. В Красноярский. Хотя несколько лет назад удалось ему наладить тромболизис при инфаркте – и слава Богу. Но нужно двигаться дальше, а дальше – беспросветно. И ждать помощи от Минздравсоцразвития не приходится – это последняя инстанция, которая поможет. Минздрав профинансировал «строительство» некоего межрайонного «сосудистого центра» в Минусинске, где появился компьютерный томограф. Это здорово, но оказывать в Минусинске помощь некому – живет там мало народу, вот они и приглашают везти больных из Абакана и других близлежащих городов. Все хорошо, но Минусинск – край, Красноярский, а не Хакассия, больничка там маленькая, реальной помощи оказать там не смогут. Странные диспропорции: республиканское здравоохранение не развивается, а районное вдруг становится каким-то монстром.
День девятый
03.08.09
Абакан
Павел Воробьёв
Кругом тайга, одна тайга, а мы – посередине
Мы постоянно говорим о необходимости информатизации в здравоохранении, но каждый из нас имеет в виду свое. Например, в Пермском крае создана система, позволяющая записаться на прием к врачу во всей области по телефонному звонку или через Интернет. Звонок поступает в единый колл-центр в МИАЦ, телефон – один для всех. Через Интернет пока подается около 5% заявок. Движения пациентов заносятся в единую базу данных, можно отследить движение пациента, его маршрут. Можно составить отчет о том, сколько и кто обращался, какой врач куда и кого посылает. Эта система позволила снять очереди как в поликлинике, так и к специалистам. И это – все. Хотя просто напрашивается регистр пациентов, учет их состояния хотя бы в обобщенном виде, учет потребления ресурсов. Дальше – планирование. Начинаю говорить об этом – смотрят растерянно. Подошла начмед из какой-то больницы в Перми – мы-де сделали историю болезни, бланки на компьютере заправляем – и все. Дальше ничего не видим, чувствуем, что тупик. Договорились списаться…
Поездка оф-роуд около Шира оставила незабываемое впечатление. Действительно, едешь как на квадрике, только большом. Бросает, кидает, по колеям – боком. В гору, кажется, что сейчас двигатель остановится, он не переключается на пониженную передачу долго. Дорога вздыбилась, за 200–300 метров пути поднимаешься на 100 метров в высоту. И никакого серпантина – все в лоб. Идущая впереди машина вдруг отказывается прямо над тобой, метрах в 10–15 по вертикальному склону горы. Вокруг кедры могучие, мхи и лишайники свисают с веток, кажется, Берендей сейчас выйдет из чащи. А какое разнотравье! Я такие травы и цветы вместе не видел никогда. Иван-чай огромный, лупинусы под два метра высотой, соцветия у них по полметра. Звуков мы не слышим, все заглушают ревущие моторы, но осязаем природу через открытые окна. Это, конечно, не экотуризм. Попробовал открыть люк – залил грязью через него сидящих сзади. Брызги от машины взлетают до трех метров, а поток воды она несет с собой неимоверный. Глубоких речек и луж не было, все где-то сантиметров по 50–70, но впереди машина скрывается почти по крышу кузова в ямах, лишь ящики синие торчат.
Стоила эта поездка двух порезов на одном колесе и отклеившейся заплаты на другом. За день потеряли два колеса. Но оно того действительно стоило. Хорошо, что у нас 2 запаски на машине, проблемы никакой нет, отвезли в ремонт, но по одной запаске на машину у нас осталось.
Кстати, недалеко тут расположены заимки высокопоставленных лиц. Говорят, что Шойгу и местного губернатора. Дорожки вымощены моренным торцевиком, дома, бани, все как положено. Поговаривают, что и ВВП прилетал сюда. Изобрели новый вид транспорта: из Москвы до Ачинска на истребителе 1,5 часа, затем на вертолете до заимки еще столько же. Тут маралы ходят, видимо, на них охотятся. А может, все врут, люди любят наговаривать лишнее – все завидно им. Хотя со стороны Алтая летали же высокопоставленные ребята и даже разбились – а это отсюда рукой подать. По прямой.
Интересно, что траволечение не было в заводе у хакасов. Они полукочевники: лошади, кумыс – это да. Зимние пастбища были на лугах, где ветром сдувало снег, и лошадь легко кормилась, пробивая копытом тонкую корочку наста. Коровы так не умеют, поэтому их и не пасли здесь: сенозаготовки не было. Лекарственные травы только сейчас стали разрабатывать. На этом делают сейчас деньги все, кому не лень. Изобретают туристические маршруты. Еще про аномальные патогенные зоны вещают. Говорят, был слет любителей торсионных полей. Здесь выходы из земли всяких сил.
Посетили мы заповедный район Казановки. Там – тысячи памятников природы и истории. Экскурсию проводил нам Леонид Еремин, автор книг по истории этого региона. Он сказал, что в Хакасии, на небольшой территории 400х200 км расположено более 3,5 тысяч памятников неолита и бронзового века. Такой концентрации нет нигде в мире. Действительно, едешь, а вдоль дороги сотни менгиров, иногда до десятка могил в одном поле зрения. Менгиры – запорные камни в каменной ограде. Курган насыпается в несколько слоев. Из них 2 слоя – каменных, и чтобы курган не расползался, его окружают оградой из камней. Под курганом – небольшой сруб, куда укладывался труп, туда же – вещи, которые ему могут понадобиться в другом мире: лук со стрелами, иголка с ниткой и шилом, чтобы кожу шить (дратва), зеркало, продукты. Сруб закрывался сверху настилом, нередко в 2–3 наката, и уже потом насыпался курган.
Много разных отдельно стоящих камней фаллической формы. Эти камни обладают, говорят, лечебными свойствами, и ими до сих пор пользуются. Надо обойти 3 раза по часовой стрелке, подарить что-то духам, затем обнять камень и постоять с ним в обнимку. За раз хворь не проходит, но всякое лечение принимается курсом – тут тоже надо раза 3–4. Да, важно, духам надо подарок надломить, пищу – сжечь. Духи живут в мире, где все наоборот. То есть, если здесь сожгли кусок еды, то там она будет свежей и приятно пахнущей. А если положить просто еду, то там она будет отвратительной, духам не понравится.
Рассказать со слуха все невозможно. Хакасы – ближайшие родственники киргизов и казахов, у них много общих традиций. Например, для предупреждения кровосмешения каждый помнит 7 поколений своих родственников. Супругу выбирали из другого рода, проверяя родственников, чтобы не было общих. Для небольшого народа это важно.
Хакасы не имеют религии. Вокруг, куда не кинь взор, либо буддисты, либо мусульмане, либо православные разного пошиба. А они не сдались, сотни лет противостоят религиозному дурману. Верят в горы, духов, многомерность миров, но не в бога.
И, конечно, самая интересная часть – петроглифы. Наскальные рисунки. Их – многие сотни тут. В Шира, оказывается, стена, на которой чуть не 100 метров рисунков. Ни мы, ни ребята про это не знали. Придется еще раз приезжать туда. Рисунки располагались обычно на берегу реки, с ними связаны старые обряды похорон в воде, когда трупы просто сплавляли по реке. Здесь преобладают рисунки лосей – их видно четко. Позже появились рисунки быков, некоторые рисунки дописывались спустя столетия, при этом появлялись многоногие монстры или стада бегущих животных. Рисунки «проявляются» в определенное время при определенном угле падения солнечных лучей. Но можно проявить их на листе белой бумаги, натерев ее травой.
Не удержался – спросил, как это пытаются сохранить. Оказывается, технология несложная: накладывают специальную фольгу, чуть прочнее бытовой, протирают резиновым валиком, потом заливают гипсом, можно с красителем – и слепок готов. До мельчайших подробностей все сохраняется, даже трещинки и лишайники.
Состоялось посещение участковой больницы в поселке Коммунар. Там расположен завод по обогащению золотоносной руды, ее промывают в больших лотках на склоне горы. Производство действует, правда, выработки все время перемещаются. Никаких охранников с автоматами наперевес и злобными овчарками на привязи не видно. Вода, хотя трудно назвать это водою, содержащая ртуть светло-зеленого, скорее, салатового вида, стекает в отстойник. Говорят, что в реку это не попадает. Но в почву впитывается, и все, что в этой грязи оказалось – мертво.
Обычный рабочий поселок на краю света, бараки, избы, разъезженные дороги. Дорога ведет только сюда, от райцентра Шира 70 км, дальше дороги грейдерной нет. Три с половиной тысячи жителей, хлебозавод, магазин, почта, клуб. Судя по клубу, это был центр какого-то лагпункта и тут жило начальство. Архитектура в лагерях была монументальной и, в общем, одинаковой. Хакассия сплошь была покрыта лагерями. «Облака плывут, облака, облака плывут в Абакан», пел А.Галич. Он знал, что петь. О прошлом невольно напоминает древняя табличка на дверях больницы: «Свидания с больными…». Свидания дают в тюрьмах, больных – посещают.
На закате советской власти построили тут вместо старой деревянной кирпичную участковую больницу в 2 этажа: первый – поликлиника, второй – стационар, коек на 20–30. В больнице один врач, Татьяна, на все руки мастер. Ей лет 35, работает тут после интернатуры уже 10 лет. Улыбчивая, спокойная. Лечит все, делает даже операции, пришила оторванный орган однажды, чем очень гордится. Впрочем, операции делает в перевязочной, оперблок закрыт и поддерживается в стерильном состоянии, на случай массового ЧП. Спрашиваю, что лечите – и пневмонии, и инфаркты и инсульты. Спрашиваю, насколько она сама считает это целесообразным. Но ведь тяжелого не довезешь до райцентра по тряской дороге, да и далеко. Тяжелого с инфарктом и не надо, а вот легкого – обязательно надо везти, да не в Шира, а в Абакан, где необходимо наладить стентирование. Немного озадачилась Татьяна, но так не считает. А что ей делать с многочисленной группой профессиональных инвалидов по вибрационной болезни – им 2 раза в год положен курс витаминотерапии? А куда девать других льготников, которых надо класть периодически? Зачем надо – не отвечает, но надо, на профилактические курсы. Такие установки.
Увеличилось за последние годы чуть не в 2 раза число пневмоний. Спрашиваю, чем лечит, какими антибиотиками. Оказывается, начинает с цефалоспоринов, но частенько приходится использовать макролиды. Неужели и тут вспышка микоплазменной пневмонии? Стоит задуматься.
Очень достают прививки, на них уходит львиное время. Нужно уговаривать всех прививаться от гриппа, от еще всякой чепухи. Вот ведь какие деньжищи отбивает Госсанэпиднадзор. Отольется это нашему народу иммунодефицитами, аллергиями и опухолями лимфатическими. Но тогда нынешних начальников уже не будет. Татьяна об этом говорит, не я.
В программе ДЛО у нее осталось 2\3 пациентов. Часть, говорит, вышла поначалу, потом вернулась. Те, кто без рук или без ног, в лекарствах не нуждаются – забрали деньгами. Остальные осознали за год, что лекарств не получат, вернулись. Проблем с ДЛО много, но доступность лекарств, безусловно, повысилась. Вообще, много бумажной возни, каждый день 20 историй, да амбулаторный прием. И все – одна. Врачебных ставок было 8, да и поселок был на 10 тысяч человек, но работает она одна. Интернетом не пользуется, хотя вообще компьютер осваивает. Интернет в бухгалтерии, там 2 компьютера, один просто, а второй – ОМС. Раньше, говорит, было трудно, связи не было, только через коммутатор. Года 3 как появилась сотовая связь, и это очень сильно изменило жизнь к лучшему. Ну хоть так.
Смотрю, что лежит на столе. Лекарственный справочник кремлевского 4-го управления аж 1994 года, видно, еще со студенческих лет. Потрепанный. И геотаровские клинические рекомендации с частью наших стандартов. Это – проект национальный, всем всучили, объяснить забыли, как этим пользоваться. Но хоть какая-то помощь. Дарим Татьяне справочник лекарственных средств Формулярного комитета.
Несколько неприличных вопросов – а что ее сюда занесло. Оказывается, она отсюда родом, патриотизм, говорит. И семейное положение – муж тут и дети. А зарплата? Не спотыкаясь, говорит про 20 тысяч. Думаю, что возможно и больше, ведь ставок-то – ого-го. Неплохо, но не бог весть сколько. Потом в разговоре выяснилось, что муж Татьяны – директор золотообогатительного завода здесь. Это ни в коей мере не умаляет ее человеческих и профессиональных достоинств, но осадок – остался.
На мой взгляд, тут достаточно врача общей практики, а все госпитализации нужно тащить как минимум в район. Ну нельзя сегодня лечить в таких условиях инфаркты и инсульты. Лаборатория – только кровь общая усеченная и моча, биохимию в вакутайнерах везут в район, оттуда потом по телефону получают сведения. Говорит, дадут какой-то экспресс-анализатор-автомат. Да на кой он нужен тут – на 1–2 исследования в неделю?
04.08.09 Абакан
Нам песня строить и жить помогает.
– Ах, где мне взять такую песню.
Прошел очередной семинар, на этот раз – в Абакане. В зале немного народу, человек 30–40, никто не кивает согласно головой и, видимо, вообще плохо понимают, про что тут речь. Заместитель министра пытается бойко рапортовать про «все хорошо», но это ее основная функция. Один из местных сотрудников докладывает о том, как они купили и внедрили систему контроля качеством, изобретенную в Кемерове, о которой кемеровчане знают разве что только понаслышке. Так бывает, нет пророка в своем отечестве. Вот она рассказывает о большом талмуде методических рекомендаций из Хабаровска, но, бывая там ежегодно, а иногда и по 2 раза в год, выступая там с вопросами качества, я ничего про это не слышал. Конечно, что лучше, чем ничего, но создалось прочное впечатление, что все, о чем докладывалось, на самом деле лишь бумажки, до народа не доходящие. Так, даже местные стандарты не опубликованы, их нет в Интернете, как с ними можно работать? А никак и не работают.
Вот, говорят, нужен табель оснащения, спущенный сверху, без него, мол, нельзя провести лицензирования, и суды с прокурорскими очень лютуют. Предложил им выписать из Номенклатуры работ и услуг услуги по специальностям – к ним легче привязать аппаратуру. Не поняли. Штатные нормативы не пересматривались с 1937 г. в редакции 1964 г., исполненные кем-то по фамилии, напоминающей мне автора книги о вкусной и здоровой пище – Молоховец. И не могут, бедные, сдвинуться с мертвой точки, то им прокуратура мешает, то смелости не хватает.
Общения в зале не получается. Врачи, администраторы действительно не понимают, про что мы. Мы распускаем хвост про АВС и VEN-анализы, про DDD, а им, горемычным, до всего этого – как до облака. Вскоре становится понятна реакция. Заезжаем в республиканскую и городские больницы и приходим… нет, не в восторг…
Кое-где сделан ремонт, не евро, конечно, но все-таки. Кое-где его нет и в помине. Часть зданий – в приспособленных помещениях, часть – в давно устаревших. Не очень понятно, а есть ли тут лифт. Интересуемся гемодиализом. Он работает в приспособленном помещении, очень тесном, фактически вместе и система подготовки воды. И диализный зал, и ординаторская. На 6 почках крутят 38 больных, в 4 смены. Так как персонала нет, сокращают время диализа. Об этом обычно не говорят, но это недопустимо, время диализа не может быть меньше расчетного. Это как дать половинную дозу наркоза: вроде спит и не спит. Тем не менее такая практика сейчас распространена повсеместно, скандал уже был в Челябинской области, в Томске ситуация аналогична. Зачем взяли столько больных – да сам и ответ знаю: попросили за одного родственника, другого – как отказать? Диализ переполнен, и новых больных взять некуда, перспектив – никаких. Работает на все про все два врача, нефролога в регионе нет, как нет и гематолога (недавно одна молодая девочка появилась, но ей еще расти…). Делают плазмаферез, но в основном больным с системными васкулитами. Сепсис плазмаферезом лечат редко, хотя процедура эта высокоэффективна, драматически эффективна, особенно при септическом шоке. Как и при краш-синдроме, но тут не используют наши наработки, которым уже 20 лет: произведенный в первые сутки извлечения из завала плазмаферез профилактирует острую почечную недостаточность в 90% случаев. Это – не шутки, это опыт работы на землетрясении в Армении.
На заведующего гемодиализом теперь навесили и трансплантированных больных: 8 почек, 2 печени и 2 роговицы. Смеюсь, почему роговица-то – так это все входит в 7 нозологий, эта доктор что-то про трансплантацию знает, все-таки диализ, а остальные вообще не в курсе. Вот и курирует она теперь всех. Строго говоря – это верно, но скорее должен быть один уполномоченный врач на все редкие болезни.
Интересны телемедицинские консультации травматологов. Травма в районе лечится в общехирургических отделениях, но там нельзя оперировать – некому. Раньше всех, про кого есть сомнения, тащили в Абакан, но далеко не всех оперировали. Вместе с тем транспортировка приводила к нарушению образования костной мозоли и переломы срастались плохо. Теперь о необходимости операции в Абакане решают по электронной почте: присылают сканированный снимок, а лучше – снятый на фотокамеру на негатоскопе. И вопрос решается заочно, если нужна операция – везите, нет – лечите сами. Поток снизился на 10–15%.
Спросил про тазобедренные суставы. Нет, только за деньги пациентов, всего где-то 15 суставов за год. Государство не оплачивает суставы, и их ставят крайне мало. Жаль, ведь это не бог весть какие деньги, да и квоты на это выделены.
При всем при том много лет уже в Абакане делают тромболизис при инфаркте миокарда – до 40 в год на 200–220 инфарктов. Это – не плохой показатель. Начали делать его раньше, чем во многих других регионах страны, раньше, чем это вошло в стандарты. Докторская диссертация В.В. Баева была этому посвящена – экономической целесообразности тромболизиса. Сейчас задумываем следующую, по отдаленным последствиям всего этого под углом зрения экономики.
Интересуюсь гемостазом. Как-то все загадочно, врачи произносят слова про МНО и D-димер, но дальше – туман, вроде купили какую-то лабораторию, но что она делает, не знает никто. Странная история, ну хоть D-димер появился. Правда никто не знает, что это за зверь и что с ним делать.
Владимир Владимирович привел и показал мертвое отделение. Он и раньше мне говорил, но увидеть такое своими глазами оказалось почти что шоком. Год назад отсюда уволился последний врач и отделение пульмонологии и аллергологии закрыли. Нет проблем. Койки вынесли, в ординаторской открыли молельню. Гулкий мрачный коридор, ни больных, ни персонала, лишь открытые двери с надписями «палата №6», да какие-то личности с чайником, проскальзывающие из туалета в кабинет человека по ГО. И все. Здесь воочию понимаешь, что вопрос о закрытии здравоохранения – не пустой звук, а вполне реальное событие. Здесь зловеще звучат слова омичей, что медицинского персонала осталось на полтора года работы.
Завязалась у нас дискуссия с участниками поездки – как быть. Куда идут студенты медицинских вузов? Как привлечь их на работу, или заставить путем принудительного распределения? Как рабов на галерах приковать к стульям в ординаторских? Некоторые вопросы решаются просто в разговорах с врачами. Вот открылась сеть антиспидовских центров чуть ли не в каждом районе. Нашлись деньги на ремонт зданий, покупку современных лабораторий, приличные зарплаты врачей при малом объеме работы. Теперь они еще и гепатит на себя «берут». Напомню, что центры эти не в системе Минздрава, а в системе Госсанэпиднадзора. И деньги оттуда же. Не минздравовские. И закупки централизованные, про объемы говорить не будем. И на каждого зараженного ВИЧ приходится минимум 1 сотрудник центра. И никто не утомляет врача работой. Вот и бегут туда люди из больниц и поликлиник: чистенько, вольготно, ни за что не отвечаешь, никакого тебе профессионального выгорания. Про эффективность такой системы никто не пикнет, всем известно, что СПИД – первый враг человечества. И про экономическую целесообразность никто не скажет – против первого врага никаких денег не жалко. И против второго – гепатита, и третьего – поросячьего гриппа. Вот там и работать.
Вообще большой вопрос, как чисто медицинские проблемы лечения болезней оказались не в ведомстве Минздравсоцразвития, а совсем в другом ведомстве – Роспотребнадзоре. Надзорный орган управляет всем – закупает препараты, диагностирует, лечит. Какой-то фарс. Теперь еще на туристов наехали, то с автоматами их гоняют, то в больницу почти принудительно кладут. Вот история из первых уст: в Каргасок вернулась девочка из той делегации, которая ездила в Великобританию и там кто-то заболел. Девочка по возвращении пошла в кафешку на дискотеку. Не знала она, что следом пришла телеграмма о возможном заболевании ее поросячьим гриппом. Но стражи уже на страже. Что оставалось делать – только выполнять инструкции: собрать экстренно штаб, принять меры по ограничению, пресечению, изоляции. Вызвали милицию с автоматами, заблокировали двери в кафе, вывели всех по одному, переписали, чтобы потом контакты выявлять. Конечно, всех напугали, но думаю, что посеяли и чувство злости. Гриппа не было. Смешно? Грустно? – Страшно! Народ привык, что с ним разговаривают автоматчики даже по проблемам медицинским.
Одновременно с нами Абакан должен был посетить Д.А.Медведев. Где-то мелькнула мысль, что дошли до него вопли и стенания народа, наши посылы о научном обосновании справедливого здравоохранения. Может, так встретиться решил – в Москве-то недосуг. А тут на Хакасских степных просторах можно. Вдали от рати своей оголтелой. Но нет, самолет главного врача страны не прилетел, и все наши пожелания остались втуне. Планы, говорят, изменились. А тут так все готовились. Всех под ружье поставили, травматологи с нейрохирургами, скорые помощи – все заступили на вахту встречи. Не состоялось, увы…
Автопробег «Москва-Сахалин: за справедливое здравоохранение 2009» продолжается уже более недели. За это время его участники провели несколько конференций в ряде городов: Киров, Омск, Томск. Общение с представителями региональной медецинской общественности обнажило ряд проблем и недоработок в системе здравоохранения на местах. Однако путешествие принесло и много положительных впечатлений в том числе непосредственно связанных с вопрососм организации медецинской помощи.
День седьмой
01.08.09
Павел Воробьёв
Прошло 3 конференции, уже состоялись разговоры, обсуждения, есть первые впечатления. В целом ситуацию можно охарактеризовать как критическую. Например, в Омске, после сокращения вакантных ставок и запрета на все виды совместительства, побег из больниц принял угрожающий характер. Открыто говорят, что еще 1–2 года – и работать будет некому повсеместно. Сейчас это положение касается только анестезиологов и реаниматологов, где, похоже, достигнута точка невозврата. А тут еще замечательный антикоррупционный приказ Минздравсоцразвития подоспел: дал денег врачу – настучи. И адрес указан. Не могут врачи жить на голом окладе, их сознательно выдавливают из здравоохранения. Об этом в разных местах несколько раз повторили разные люди. Кто-то в виде вопроса, мол, неужели, а кто-то в виде утверждения. Где-то эта тема – бегства врачей – обсуждалась подробно, являясь, видимо, наболевшей, где-то не столь открыто, кулуарно. Но везде один разговор: скоро вместо наших приедут работать китайские врачи, они и за эту зарплату будут делать вид, что оказывают помощь.
ДЛО оценивается в основном врачами положительно. Оно позволило увеличить число таблеток на 30%, тогда как за предыдущие годы потребление лекарств в натуральных величинах в Сибири снизилось в 15 раз. Это было произнесено в дискуссии и насколько соответствует правде – не знаю, особенно про такое падение. Но и Томске, и в Перми, и в Омске все подчеркивают – лекарства стали доступнее. Более того, многие, кто вышел из программы, но нуждается в лекарствах, через год в нее вернулись. Не вернулись, в частности, «афганцы», инвалиды без конечностей, которым препараты не требуются постоянно.
Вместе с тем остается так много несуразицы. Так, заявка на лекарства по ДЛО поступает от участковых врачей, обобщается и подается в Минздрав. Далее формируется заказ с учетом складских запасов у дистрибьютора, вносятся коррективы и окончательно формируются лоты. Возникает вопрос: как врач, да даже и главный врач в районе может точно сформировать потребность. Один новый диабетик разрушит всю заявку. Но назначить препарат, не попавший в заявку – не моги, если объем заявки исчерпан – все кончилось, больше не выписывай до следующего полугодия. И все в один голос стонут: врач стал приложением к бумажкам. Почти бесплатным. Теперь еще на врачей нагрузили социальные функции, не имеющие прямого отношения к оказанию помощи. Не до медицины…
В Перми строится центр кардиохирургии по нацпроекту. Миллион жителей здесь есть, так что составляющая качества работы, связанная с объемом, частотой проведения операций, скорее всего, будет. Хотят еще «приписать» Удмуртию, Кировскую область, Коми – доехать сюда не так далеко, хотя дороги в Пермском крае отвратительны. Оперировать будут в одном месте города, ранний послеоперационный период – там же, а затем повезут в другое место лечиться. Разума в этом нет никакого. Но и сейчас уже так: оперируют в одной больнице, а лечат – в другой. Модулей операционных пока нет, они еще плывут где-то. Но все уверены, что этот центр доведут до ума и построят. Оптимизм связан с тем, что кардиохирургия уже работает, есть в городе «Институт сердца». Так что в новом центре работать будут местные врачи, их сейчас интенсивно обучают. Варягов – не планируется. Возможно, поэтому из лидеров современного здравоохранения на первом месте оказался Л.А. Бокерия – его тут часто встречают и знают.
В Омске рассказали, что они, наконец, стали тромболизис при инфаркте проводить «по скорой». Приятно, что созданное тобою – стандарты, где тромболизис министерской указивкой отнесен к экстренным мероприятиям, – работает и приносит пользу. Сколько выполнено тромболизисов – об этом молчок, но лиха беда начало. Одновременно – никаких поползновений в части коронарной хирургии, здесь рады и тромболизису. Вот тебе и справедливость: в одном регионе граждане смогут получить качественную помощь, в другом – нет. И это заложено государственными решениями – дискриминация граждан по месту жительства.
В Томске все в порядке с кардиохирургией: после того, как стенты стали оплачивать за госсчет (а это тоже мы решали, вставляя стенты в стандарты медицинской помощи отдельной строкой), доступность коронарных операций выросла кратно. И – отлично. Только вот попасть с инфарктом из райцентра на коронаропластику пока нельзя. А это – плохо. Таких перекосов слишком много…
В Хакассии коронарной хирургии нет вообще, и пока не предвидится. Попытки главного кардиолога республики В.Баева «пробить» современные технологии встречают на всех этапах полное непонимание. Всех – в край. В Красноярский. Хотя несколько лет назад удалось ему наладить тромболизис при инфаркте – и слава Богу. Но нужно двигаться дальше, а дальше – беспросветно. И ждать помощи от Минздравсоцразвития не приходится – это последняя инстанция, которая поможет. Минздрав профинансировал «строительство» некоего межрайонного «сосудистого центра» в Минусинске, где появился компьютерный томограф. Это здорово, но оказывать в Минусинске помощь некому – живет там мало народу, вот они и приглашают везти больных из Абакана и других близлежащих городов. Все хорошо, но Минусинск – край, Красноярский, а не Хакассия, больничка там маленькая, реальной помощи оказать там не смогут. Странные диспропорции: республиканское здравоохранение не развивается, а районное вдруг становится каким-то монстром.
День девятый
03.08.09
Абакан
Павел Воробьёв
Кругом тайга, одна тайга, а мы – посередине
Мы постоянно говорим о необходимости информатизации в здравоохранении, но каждый из нас имеет в виду свое. Например, в Пермском крае создана система, позволяющая записаться на прием к врачу во всей области по телефонному звонку или через Интернет. Звонок поступает в единый колл-центр в МИАЦ, телефон – один для всех. Через Интернет пока подается около 5% заявок. Движения пациентов заносятся в единую базу данных, можно отследить движение пациента, его маршрут. Можно составить отчет о том, сколько и кто обращался, какой врач куда и кого посылает. Эта система позволила снять очереди как в поликлинике, так и к специалистам. И это – все. Хотя просто напрашивается регистр пациентов, учет их состояния хотя бы в обобщенном виде, учет потребления ресурсов. Дальше – планирование. Начинаю говорить об этом – смотрят растерянно. Подошла начмед из какой-то больницы в Перми – мы-де сделали историю болезни, бланки на компьютере заправляем – и все. Дальше ничего не видим, чувствуем, что тупик. Договорились списаться…
Поездка оф-роуд около Шира оставила незабываемое впечатление. Действительно, едешь как на квадрике, только большом. Бросает, кидает, по колеям – боком. В гору, кажется, что сейчас двигатель остановится, он не переключается на пониженную передачу долго. Дорога вздыбилась, за 200–300 метров пути поднимаешься на 100 метров в высоту. И никакого серпантина – все в лоб. Идущая впереди машина вдруг отказывается прямо над тобой, метрах в 10–15 по вертикальному склону горы. Вокруг кедры могучие, мхи и лишайники свисают с веток, кажется, Берендей сейчас выйдет из чащи. А какое разнотравье! Я такие травы и цветы вместе не видел никогда. Иван-чай огромный, лупинусы под два метра высотой, соцветия у них по полметра. Звуков мы не слышим, все заглушают ревущие моторы, но осязаем природу через открытые окна. Это, конечно, не экотуризм. Попробовал открыть люк – залил грязью через него сидящих сзади. Брызги от машины взлетают до трех метров, а поток воды она несет с собой неимоверный. Глубоких речек и луж не было, все где-то сантиметров по 50–70, но впереди машина скрывается почти по крышу кузова в ямах, лишь ящики синие торчат.
Стоила эта поездка двух порезов на одном колесе и отклеившейся заплаты на другом. За день потеряли два колеса. Но оно того действительно стоило. Хорошо, что у нас 2 запаски на машине, проблемы никакой нет, отвезли в ремонт, но по одной запаске на машину у нас осталось.
Кстати, недалеко тут расположены заимки высокопоставленных лиц. Говорят, что Шойгу и местного губернатора. Дорожки вымощены моренным торцевиком, дома, бани, все как положено. Поговаривают, что и ВВП прилетал сюда. Изобрели новый вид транспорта: из Москвы до Ачинска на истребителе 1,5 часа, затем на вертолете до заимки еще столько же. Тут маралы ходят, видимо, на них охотятся. А может, все врут, люди любят наговаривать лишнее – все завидно им. Хотя со стороны Алтая летали же высокопоставленные ребята и даже разбились – а это отсюда рукой подать. По прямой.
Интересно, что траволечение не было в заводе у хакасов. Они полукочевники: лошади, кумыс – это да. Зимние пастбища были на лугах, где ветром сдувало снег, и лошадь легко кормилась, пробивая копытом тонкую корочку наста. Коровы так не умеют, поэтому их и не пасли здесь: сенозаготовки не было. Лекарственные травы только сейчас стали разрабатывать. На этом делают сейчас деньги все, кому не лень. Изобретают туристические маршруты. Еще про аномальные патогенные зоны вещают. Говорят, был слет любителей торсионных полей. Здесь выходы из земли всяких сил.
Посетили мы заповедный район Казановки. Там – тысячи памятников природы и истории. Экскурсию проводил нам Леонид Еремин, автор книг по истории этого региона. Он сказал, что в Хакасии, на небольшой территории 400х200 км расположено более 3,5 тысяч памятников неолита и бронзового века. Такой концентрации нет нигде в мире. Действительно, едешь, а вдоль дороги сотни менгиров, иногда до десятка могил в одном поле зрения. Менгиры – запорные камни в каменной ограде. Курган насыпается в несколько слоев. Из них 2 слоя – каменных, и чтобы курган не расползался, его окружают оградой из камней. Под курганом – небольшой сруб, куда укладывался труп, туда же – вещи, которые ему могут понадобиться в другом мире: лук со стрелами, иголка с ниткой и шилом, чтобы кожу шить (дратва), зеркало, продукты. Сруб закрывался сверху настилом, нередко в 2–3 наката, и уже потом насыпался курган.
Много разных отдельно стоящих камней фаллической формы. Эти камни обладают, говорят, лечебными свойствами, и ими до сих пор пользуются. Надо обойти 3 раза по часовой стрелке, подарить что-то духам, затем обнять камень и постоять с ним в обнимку. За раз хворь не проходит, но всякое лечение принимается курсом – тут тоже надо раза 3–4. Да, важно, духам надо подарок надломить, пищу – сжечь. Духи живут в мире, где все наоборот. То есть, если здесь сожгли кусок еды, то там она будет свежей и приятно пахнущей. А если положить просто еду, то там она будет отвратительной, духам не понравится.
Рассказать со слуха все невозможно. Хакасы – ближайшие родственники киргизов и казахов, у них много общих традиций. Например, для предупреждения кровосмешения каждый помнит 7 поколений своих родственников. Супругу выбирали из другого рода, проверяя родственников, чтобы не было общих. Для небольшого народа это важно.
Хакасы не имеют религии. Вокруг, куда не кинь взор, либо буддисты, либо мусульмане, либо православные разного пошиба. А они не сдались, сотни лет противостоят религиозному дурману. Верят в горы, духов, многомерность миров, но не в бога.
И, конечно, самая интересная часть – петроглифы. Наскальные рисунки. Их – многие сотни тут. В Шира, оказывается, стена, на которой чуть не 100 метров рисунков. Ни мы, ни ребята про это не знали. Придется еще раз приезжать туда. Рисунки располагались обычно на берегу реки, с ними связаны старые обряды похорон в воде, когда трупы просто сплавляли по реке. Здесь преобладают рисунки лосей – их видно четко. Позже появились рисунки быков, некоторые рисунки дописывались спустя столетия, при этом появлялись многоногие монстры или стада бегущих животных. Рисунки «проявляются» в определенное время при определенном угле падения солнечных лучей. Но можно проявить их на листе белой бумаги, натерев ее травой.
Не удержался – спросил, как это пытаются сохранить. Оказывается, технология несложная: накладывают специальную фольгу, чуть прочнее бытовой, протирают резиновым валиком, потом заливают гипсом, можно с красителем – и слепок готов. До мельчайших подробностей все сохраняется, даже трещинки и лишайники.
Состоялось посещение участковой больницы в поселке Коммунар. Там расположен завод по обогащению золотоносной руды, ее промывают в больших лотках на склоне горы. Производство действует, правда, выработки все время перемещаются. Никаких охранников с автоматами наперевес и злобными овчарками на привязи не видно. Вода, хотя трудно назвать это водою, содержащая ртуть светло-зеленого, скорее, салатового вида, стекает в отстойник. Говорят, что в реку это не попадает. Но в почву впитывается, и все, что в этой грязи оказалось – мертво.
Обычный рабочий поселок на краю света, бараки, избы, разъезженные дороги. Дорога ведет только сюда, от райцентра Шира 70 км, дальше дороги грейдерной нет. Три с половиной тысячи жителей, хлебозавод, магазин, почта, клуб. Судя по клубу, это был центр какого-то лагпункта и тут жило начальство. Архитектура в лагерях была монументальной и, в общем, одинаковой. Хакассия сплошь была покрыта лагерями. «Облака плывут, облака, облака плывут в Абакан», пел А.Галич. Он знал, что петь. О прошлом невольно напоминает древняя табличка на дверях больницы: «Свидания с больными…». Свидания дают в тюрьмах, больных – посещают.
На закате советской власти построили тут вместо старой деревянной кирпичную участковую больницу в 2 этажа: первый – поликлиника, второй – стационар, коек на 20–30. В больнице один врач, Татьяна, на все руки мастер. Ей лет 35, работает тут после интернатуры уже 10 лет. Улыбчивая, спокойная. Лечит все, делает даже операции, пришила оторванный орган однажды, чем очень гордится. Впрочем, операции делает в перевязочной, оперблок закрыт и поддерживается в стерильном состоянии, на случай массового ЧП. Спрашиваю, что лечите – и пневмонии, и инфаркты и инсульты. Спрашиваю, насколько она сама считает это целесообразным. Но ведь тяжелого не довезешь до райцентра по тряской дороге, да и далеко. Тяжелого с инфарктом и не надо, а вот легкого – обязательно надо везти, да не в Шира, а в Абакан, где необходимо наладить стентирование. Немного озадачилась Татьяна, но так не считает. А что ей делать с многочисленной группой профессиональных инвалидов по вибрационной болезни – им 2 раза в год положен курс витаминотерапии? А куда девать других льготников, которых надо класть периодически? Зачем надо – не отвечает, но надо, на профилактические курсы. Такие установки.
Увеличилось за последние годы чуть не в 2 раза число пневмоний. Спрашиваю, чем лечит, какими антибиотиками. Оказывается, начинает с цефалоспоринов, но частенько приходится использовать макролиды. Неужели и тут вспышка микоплазменной пневмонии? Стоит задуматься.
Очень достают прививки, на них уходит львиное время. Нужно уговаривать всех прививаться от гриппа, от еще всякой чепухи. Вот ведь какие деньжищи отбивает Госсанэпиднадзор. Отольется это нашему народу иммунодефицитами, аллергиями и опухолями лимфатическими. Но тогда нынешних начальников уже не будет. Татьяна об этом говорит, не я.
В программе ДЛО у нее осталось 2\3 пациентов. Часть, говорит, вышла поначалу, потом вернулась. Те, кто без рук или без ног, в лекарствах не нуждаются – забрали деньгами. Остальные осознали за год, что лекарств не получат, вернулись. Проблем с ДЛО много, но доступность лекарств, безусловно, повысилась. Вообще, много бумажной возни, каждый день 20 историй, да амбулаторный прием. И все – одна. Врачебных ставок было 8, да и поселок был на 10 тысяч человек, но работает она одна. Интернетом не пользуется, хотя вообще компьютер осваивает. Интернет в бухгалтерии, там 2 компьютера, один просто, а второй – ОМС. Раньше, говорит, было трудно, связи не было, только через коммутатор. Года 3 как появилась сотовая связь, и это очень сильно изменило жизнь к лучшему. Ну хоть так.
Смотрю, что лежит на столе. Лекарственный справочник кремлевского 4-го управления аж 1994 года, видно, еще со студенческих лет. Потрепанный. И геотаровские клинические рекомендации с частью наших стандартов. Это – проект национальный, всем всучили, объяснить забыли, как этим пользоваться. Но хоть какая-то помощь. Дарим Татьяне справочник лекарственных средств Формулярного комитета.
Несколько неприличных вопросов – а что ее сюда занесло. Оказывается, она отсюда родом, патриотизм, говорит. И семейное положение – муж тут и дети. А зарплата? Не спотыкаясь, говорит про 20 тысяч. Думаю, что возможно и больше, ведь ставок-то – ого-го. Неплохо, но не бог весть сколько. Потом в разговоре выяснилось, что муж Татьяны – директор золотообогатительного завода здесь. Это ни в коей мере не умаляет ее человеческих и профессиональных достоинств, но осадок – остался.
На мой взгляд, тут достаточно врача общей практики, а все госпитализации нужно тащить как минимум в район. Ну нельзя сегодня лечить в таких условиях инфаркты и инсульты. Лаборатория – только кровь общая усеченная и моча, биохимию в вакутайнерах везут в район, оттуда потом по телефону получают сведения. Говорит, дадут какой-то экспресс-анализатор-автомат. Да на кой он нужен тут – на 1–2 исследования в неделю?
04.08.09 Абакан
Нам песня строить и жить помогает.
– Ах, где мне взять такую песню.
Прошел очередной семинар, на этот раз – в Абакане. В зале немного народу, человек 30–40, никто не кивает согласно головой и, видимо, вообще плохо понимают, про что тут речь. Заместитель министра пытается бойко рапортовать про «все хорошо», но это ее основная функция. Один из местных сотрудников докладывает о том, как они купили и внедрили систему контроля качеством, изобретенную в Кемерове, о которой кемеровчане знают разве что только понаслышке. Так бывает, нет пророка в своем отечестве. Вот она рассказывает о большом талмуде методических рекомендаций из Хабаровска, но, бывая там ежегодно, а иногда и по 2 раза в год, выступая там с вопросами качества, я ничего про это не слышал. Конечно, что лучше, чем ничего, но создалось прочное впечатление, что все, о чем докладывалось, на самом деле лишь бумажки, до народа не доходящие. Так, даже местные стандарты не опубликованы, их нет в Интернете, как с ними можно работать? А никак и не работают.
Вот, говорят, нужен табель оснащения, спущенный сверху, без него, мол, нельзя провести лицензирования, и суды с прокурорскими очень лютуют. Предложил им выписать из Номенклатуры работ и услуг услуги по специальностям – к ним легче привязать аппаратуру. Не поняли. Штатные нормативы не пересматривались с 1937 г. в редакции 1964 г., исполненные кем-то по фамилии, напоминающей мне автора книги о вкусной и здоровой пище – Молоховец. И не могут, бедные, сдвинуться с мертвой точки, то им прокуратура мешает, то смелости не хватает.
Общения в зале не получается. Врачи, администраторы действительно не понимают, про что мы. Мы распускаем хвост про АВС и VEN-анализы, про DDD, а им, горемычным, до всего этого – как до облака. Вскоре становится понятна реакция. Заезжаем в республиканскую и городские больницы и приходим… нет, не в восторг…
Кое-где сделан ремонт, не евро, конечно, но все-таки. Кое-где его нет и в помине. Часть зданий – в приспособленных помещениях, часть – в давно устаревших. Не очень понятно, а есть ли тут лифт. Интересуемся гемодиализом. Он работает в приспособленном помещении, очень тесном, фактически вместе и система подготовки воды. И диализный зал, и ординаторская. На 6 почках крутят 38 больных, в 4 смены. Так как персонала нет, сокращают время диализа. Об этом обычно не говорят, но это недопустимо, время диализа не может быть меньше расчетного. Это как дать половинную дозу наркоза: вроде спит и не спит. Тем не менее такая практика сейчас распространена повсеместно, скандал уже был в Челябинской области, в Томске ситуация аналогична. Зачем взяли столько больных – да сам и ответ знаю: попросили за одного родственника, другого – как отказать? Диализ переполнен, и новых больных взять некуда, перспектив – никаких. Работает на все про все два врача, нефролога в регионе нет, как нет и гематолога (недавно одна молодая девочка появилась, но ей еще расти…). Делают плазмаферез, но в основном больным с системными васкулитами. Сепсис плазмаферезом лечат редко, хотя процедура эта высокоэффективна, драматически эффективна, особенно при септическом шоке. Как и при краш-синдроме, но тут не используют наши наработки, которым уже 20 лет: произведенный в первые сутки извлечения из завала плазмаферез профилактирует острую почечную недостаточность в 90% случаев. Это – не шутки, это опыт работы на землетрясении в Армении.
На заведующего гемодиализом теперь навесили и трансплантированных больных: 8 почек, 2 печени и 2 роговицы. Смеюсь, почему роговица-то – так это все входит в 7 нозологий, эта доктор что-то про трансплантацию знает, все-таки диализ, а остальные вообще не в курсе. Вот и курирует она теперь всех. Строго говоря – это верно, но скорее должен быть один уполномоченный врач на все редкие болезни.
Интересны телемедицинские консультации травматологов. Травма в районе лечится в общехирургических отделениях, но там нельзя оперировать – некому. Раньше всех, про кого есть сомнения, тащили в Абакан, но далеко не всех оперировали. Вместе с тем транспортировка приводила к нарушению образования костной мозоли и переломы срастались плохо. Теперь о необходимости операции в Абакане решают по электронной почте: присылают сканированный снимок, а лучше – снятый на фотокамеру на негатоскопе. И вопрос решается заочно, если нужна операция – везите, нет – лечите сами. Поток снизился на 10–15%.
Спросил про тазобедренные суставы. Нет, только за деньги пациентов, всего где-то 15 суставов за год. Государство не оплачивает суставы, и их ставят крайне мало. Жаль, ведь это не бог весть какие деньги, да и квоты на это выделены.
При всем при том много лет уже в Абакане делают тромболизис при инфаркте миокарда – до 40 в год на 200–220 инфарктов. Это – не плохой показатель. Начали делать его раньше, чем во многих других регионах страны, раньше, чем это вошло в стандарты. Докторская диссертация В.В. Баева была этому посвящена – экономической целесообразности тромболизиса. Сейчас задумываем следующую, по отдаленным последствиям всего этого под углом зрения экономики.
Интересуюсь гемостазом. Как-то все загадочно, врачи произносят слова про МНО и D-димер, но дальше – туман, вроде купили какую-то лабораторию, но что она делает, не знает никто. Странная история, ну хоть D-димер появился. Правда никто не знает, что это за зверь и что с ним делать.
Владимир Владимирович привел и показал мертвое отделение. Он и раньше мне говорил, но увидеть такое своими глазами оказалось почти что шоком. Год назад отсюда уволился последний врач и отделение пульмонологии и аллергологии закрыли. Нет проблем. Койки вынесли, в ординаторской открыли молельню. Гулкий мрачный коридор, ни больных, ни персонала, лишь открытые двери с надписями «палата №6», да какие-то личности с чайником, проскальзывающие из туалета в кабинет человека по ГО. И все. Здесь воочию понимаешь, что вопрос о закрытии здравоохранения – не пустой звук, а вполне реальное событие. Здесь зловеще звучат слова омичей, что медицинского персонала осталось на полтора года работы.
Завязалась у нас дискуссия с участниками поездки – как быть. Куда идут студенты медицинских вузов? Как привлечь их на работу, или заставить путем принудительного распределения? Как рабов на галерах приковать к стульям в ординаторских? Некоторые вопросы решаются просто в разговорах с врачами. Вот открылась сеть антиспидовских центров чуть ли не в каждом районе. Нашлись деньги на ремонт зданий, покупку современных лабораторий, приличные зарплаты врачей при малом объеме работы. Теперь они еще и гепатит на себя «берут». Напомню, что центры эти не в системе Минздрава, а в системе Госсанэпиднадзора. И деньги оттуда же. Не минздравовские. И закупки централизованные, про объемы говорить не будем. И на каждого зараженного ВИЧ приходится минимум 1 сотрудник центра. И никто не утомляет врача работой. Вот и бегут туда люди из больниц и поликлиник: чистенько, вольготно, ни за что не отвечаешь, никакого тебе профессионального выгорания. Про эффективность такой системы никто не пикнет, всем известно, что СПИД – первый враг человечества. И про экономическую целесообразность никто не скажет – против первого врага никаких денег не жалко. И против второго – гепатита, и третьего – поросячьего гриппа. Вот там и работать.
Вообще большой вопрос, как чисто медицинские проблемы лечения болезней оказались не в ведомстве Минздравсоцразвития, а совсем в другом ведомстве – Роспотребнадзоре. Надзорный орган управляет всем – закупает препараты, диагностирует, лечит. Какой-то фарс. Теперь еще на туристов наехали, то с автоматами их гоняют, то в больницу почти принудительно кладут. Вот история из первых уст: в Каргасок вернулась девочка из той делегации, которая ездила в Великобританию и там кто-то заболел. Девочка по возвращении пошла в кафешку на дискотеку. Не знала она, что следом пришла телеграмма о возможном заболевании ее поросячьим гриппом. Но стражи уже на страже. Что оставалось делать – только выполнять инструкции: собрать экстренно штаб, принять меры по ограничению, пресечению, изоляции. Вызвали милицию с автоматами, заблокировали двери в кафе, вывели всех по одному, переписали, чтобы потом контакты выявлять. Конечно, всех напугали, но думаю, что посеяли и чувство злости. Гриппа не было. Смешно? Грустно? – Страшно! Народ привык, что с ним разговаривают автоматчики даже по проблемам медицинским.
Одновременно с нами Абакан должен был посетить Д.А.Медведев. Где-то мелькнула мысль, что дошли до него вопли и стенания народа, наши посылы о научном обосновании справедливого здравоохранения. Может, так встретиться решил – в Москве-то недосуг. А тут на Хакасских степных просторах можно. Вдали от рати своей оголтелой. Но нет, самолет главного врача страны не прилетел, и все наши пожелания остались втуне. Планы, говорят, изменились. А тут так все готовились. Всех под ружье поставили, травматологи с нейрохирургами, скорые помощи – все заступили на вахту встречи. Не состоялось, увы…
