– В августе Вы прошли очередной курс химиотерапии, а 17 сентября Вам была сделана операция по удалению желудка. Расскажите, как себя чувствуете, и как будет дальше строиться лечение?
— Я прошёл завершающий этап комбинированного лечения — операцию, в ходе которого был удалён желудок с регионарными лимфоузлами. Это абсолютно стандартный онкологический объём, который в данной ситуации предполагается. Сейчас я себя чувствую неплохо, что позволяет мне путешествовать по России, принимать участие в конференциях, делать доклады. Если говорить о последствиях операции, безусловно, они есть. Я ощущаю определённые неудобства после срединной лапаротомии. Есть определённые проблемы с питанием, не могу пока сказать, что оно отлажено на сто процентов. Надо быть готовым к тому, что после такой операции вы будете худеть, дополнительные дырки в ремне вам придётся делать. Некоторым больным придётся даже поменять гардероб, купить одежду на размер меньше. Я похудел на 6 килограммов за один месяц после операции. Это нормально. Обычно от 6 до 8 килограммов теряет больной после такой операции. Затем вес стабилизируется. В дальнейшем, когда система питания стабилизируется, вес уже не будет уменьшаться.
— Как меняется жизнь пациента после удаления желудка? Какие рекомендации по питанию, исходя из собственного опыта, Вы могли бы дать пациентам после такой операции?
— Такие рекомендации есть и в интернете. Если забить в строке поиска «питание после гастроэктомии», наверняка увидите очень много подробных схем. От себя могу сказать, что необходимо исключение определённых продуктов, полностью исключено молочное. Молоко мне нельзя. Не рекомендуется мучное, сладкое, острое, жареное, жирное. Всё остальное, что я ел до операции, в принципе, я могу есть и сейчас. Часто, понемножку. Объём питания за один раз не должен превышать 100-150 миллилитров. Это нужно понимать, поскольку резервуарной функции никакой не остаётся после удаления желудка. Необходимо понимать, что сразу после приёма пищи в первое время будет возникать дискомфорт. Это связано с определённым привыканием ЖКТ к существованию в новых условиях. После еды возникают неприятные ощущения, спазмы, могут быть спастические боли, бурление, газообразование. Лучше планировать своё время так, чтобы после приёма пищи у вас было минут 30-40, которые вы можете провести в спокойной обстановке наедине с собой. Если планируете выход в свет или общение с кем-то, то лучше поесть заранее. То есть, рекомендации такие: частое дробное питание (от шести до восьми приёмов пищи в сутки), приём ферментных препаратов, в частности, один из них — Креон 25 000. Суточная дозировка где-то порядка 150 000 получается. Вот такой вариант режима питания.
— Как диагноз изменил Ваше отношение к жизни?
— Наверное, никак не изменил. Возможно, это скорректировало мои планы, позволило выделить приоритеты. И сейчас я занимаюсь именно теми целями и задачами, которые оставлял на потом, откладывал. Я изменил приоритеты, а взгляды на жизнь я не изменил.
— От каких главных ошибок Вы бы хотели предостеречь людей с онкозаболеваниями, исходя из собственно личного опыта?
— Большая ошибка, которую необходимо исключить, это обращение к альтернативной медицине как единственному варианту лечения. Вы рискуете потерять много времени и упустить тот шанс, который может дать традиционная, стандартная, доказательная медицина. Поэтому предостерегаю от ошибки обращения ко всяким шарлатанам.
— В Ваше питание входят препараты компании «Nuyricia». Насколько такое питание посильно для среднестатистического больного?
— Помимо этой компании, существует целый ряд других, которые производят нутритивные препараты. Это компании «Abbott», например. Всё индивидуально. Препараты, которые мне дали на тестировании, в чистом виде у меня не прижились — после их приёма возникали побочные явления, которые для меня были некомфортны. Разведение этого питания в два раза и уменьшение частоты и скорости приёма позволило мне практически полностью избавиться от этих нежелательных явлений. Поэтому подбирайте питание под себя, экспериментируйте с дозировкой, с разведением, с приёмом. Это позволит довести количество калорий, которые необходимо получать в сутки, до того, чтобы чувствовать себя в функционально нормальном состоянии.
— Как блог, который Вы ведёте, помог Вам справиться с психологическим давлением?
— У меня не было особо сильных переживаний в отношении моего заболевания. Не знаю, почему. Я, видимо, сразу очень быстро принял этот диагноз, понимал, что дальше делать. Ведение блога – это желание рассказать, как себя следует вести, во-первых. Во-вторых, мне хотелось попытаться рассказать о тех осложнениях и сложностях, которые может встретить на своём пути онкологический больной. В этом же блоге можно найти ответы на вопросы, которые могут возникнуть в процессе лечения.
— У Вас возникают профессиональные споры с коллегами, которые Вас наблюдают и лечат?
— Возникают. Но удаётся аргументировано убедить в обоснованности того или иного подхода. Та схема лечения, которую применяли ко мне, не является стандартной, я уже много раз об этом говорил. Она основана больше на логических выкладках и здравом смысле. И эта схема, не являясь стандартной, себя оправдала: дала результаты и позволила мне находиться в группе больных, которые пережили лечение и в дальнейшем уже находятся под динамическим наблюдением. Никакого специального лечения мне уже не потребуется, и я буду находиться под диспансерным наблюдением.
— Как Вы оцениваете ситуацию с подготовкой кадров, в том числе, с подготовкой врачей-онкологов?
— Проблема эта разнородная, как лоскутное одеяло. Есть регионы с проблемными больницами, есть регионы с хорошими, сильными больницами. Есть учреждения с хорошими хирургами, есть учреждения, в которых сильных хирургов не хватает. Эта ситуация не поддаётся чёткому анализу, поскольку мы не можем провести адекватный хирургический аудит, как я это называю. Мы не можем на сегодняшний день точно понять, где не хватает компетентных кадров, где эти кадры, наоборот, в избытке. Статистики точной нет.
Могу сказать только, что количество нареканий к хирургам из месяца в месяц растёт, количество исков и возбуждаемых уголовных дел также возрастает. И эта тенденция, которая не будет уменьшаться. В связи с этим возникает вопрос о том, что нам нужно более внимательно относиться к проблеме подготовки кадров, к оценке профессионализма на местах. Часто бывает, что все ставки заняты, а работают по-настоящему профессионально только несколько хирургов из отделения. Даже в рамках одного хирургического отделения тактика лечения больного может отличаться в зависимости от того, к какому хирургу он придёт. И бывает так, что возникает определённый диссонанс: больной был на консультации у двух хирургов, они предложили разные тактики лечения, и он не знает, к кому прислушаться. Нет стандартизованного подхода к задаче оказания онокологической помощи. Так что проблема есть, я буду её и дальше озвучивать и попытаюсь со своей стороны придумать (и группа, коллектив авторов уже думают вместе со мной), как эту ситуацию разрешить.
— В своём блоге Вы упоминаете о фонде продвижения учебного проекта. Расскажите поподробнее об этом.
— Концепция учебного проекта уже готова. Нам ещё необходимо прописать точно все процедуры и мероприятия, которые будут проводиться в рамках этого проекта. Это первое. Во-вторых, необходимо придумать критерии для отбора менторов, резидентов, аудиторов, решить, какие учреждения мы будем включать. Это всё требует шлифовки и обсуждения нюансов. Всё это будет происходить в профессиональной среде. Это не будет моим единоличным решением, безусловно, я это буду обсуждать с коллегами. Сейчас проект на уровне составления подробной программы, и я очень надеюсь, что мы в январе 2019 года представим этот проект в виде пилота, который закончится к августу 2019 года, а набор в основную группу резидентов будет осуществлён в сентябре 2019 года.
— С каким посылом Вы приехали в Тюмень, каков был главный тезис вашего выступления?
— Главный тезис такой: у нас много хирургов-экспертов, но недостаточно, на мой взгляд, хирургов-лидеров, которые смогли бы стать менторами и начать на новом методическом уровне учить молодёжь. Хочется попытаться объединить тех людей, которые считают себя хирургами-лидерами, привлечь их в этот проект. К тому же большинство этих людей – это готовые попробовать неизвестное, и я с ними уже говорил. Поэтому посыл простой — давайте объединяться и пытаться что-то изменить.
— Какие учреждения в Тюмени Вам удалось посетить, какие впечатления остались?
— Я второй раз в Тюмени. Впервые я приезжал сюда оперировать больного, меня приглашали. Я знаком со здешней инфраструктурой. Медицинский город, который здесь организовали, это отличная идея. Чёткое распределение, чёткое понимание стратегии лечения — это то, что сейчас реализуется в Тюмени. И Тюмень — один из регионов, на которые стоит ориентироваться и перенимать его передовой опыт. Людей, которые здесь работают, я лично знаю. Это лидеры в хирургии, в различных областях. И с оснащением, по большому счёту, проблем тоже нет. Я разговаривал со многими специалистами, был во многих местных больницах. Всё, что нужно, чтобы обеспечить адекватное профессиональное лечение в онкологическом плане, в Тюмени есть.
— В одном из своих интервью Вы отметили, что в России проводится очень много научных конференций, но по-настоящему полезными можно признать не боле пяти из них. Как Вы оцените с этой точки зрения Тюменскую конференцию?
Это правда. А в Тюмени — это, скорее, не конференция, а дискуссионный клуб профессионалов, которые заинтересованы в конкретной проблеме, которые приехали обменяться мнениями, сверить часы, как говорится, и попытаться выстроить дальнейшую программу общения и работы. Скорее всего, эта встреча не последняя, поскольку то, что мы сегодня обсуждаем, является очень актуальной темой, и я уверен, что следующие встречи произойдут уже на базах других клиник, но все будут помнить, что этот дискуссионный клуб родился в Тюмени.
— Существует гипотеза об инфекционной природе онкозаболеваний. Как Вы это прокомментируете?
— Я – хирург, сугубо приземлённая личность. Я уверен, что мы сегодня до конца не всё понимаем в причинах возникновения, в закономерностях онкологического процесса, не знаем, почему некоторые опухоли ведут себя так, а не иначе. Это задачи фундаментальных онкологов — проводить исследования, которые позволят узнать и выявить эти механизмы. Нам есть над чем работать. Но решение этой проблемы лежит точно не в плоскости хирургии. Это задачи молекулярной биологии, генетики, различных высокотехнологичных методов выявления заболеваний, иммунологии. Хирурги – это бойцы на передовой. Мы пытаемся что-то делать, но, по большому счёту, исход сражения решается в штабе. А мы не являемся штабными работниками.
— В своих интервью вы рассказывали, что пишете записки своей семье, близким, детям, а мы знаем, что их трое, и самому младшему один год. Поделитесь, о чём эти записки.
— Я, действительно, писал это всё — до момента, пока не было определённого прогноза моего заболевания. Сейчас, учитывая хороший ответ на химиотерапию и успешно проведённую операцию, мои шансы на излечение возрастают. Всё, что я планировал написать, всё, что не успел бы сказать родным при неблагоприятном исходе, я очень надеюсь сейчас выразить лично. В основном это касалось моего сына, поскольку он самый маленький, и продуктивный контакт с ним пока ещё невозможен. Я долго ждал сына, очень хотел его, поэтому могу сказать, что весь опыт мужской, который я накопил за 40 лет, я бы хотел передать ему: это касается отношений с друзьями, отношения к слабому полу, к алкоголю. Разные моменты: как себя вести в той или иной ситуации; что не стоит много говорить, что мужчину оценивают по его поступкам. По большому счёту, всё, что я хотел сказать, я написал. Это есть у меня на всякий случай, на черновике. Но очень надеюсь, что мне удастся всё это рассказать ему очно.
– В августе Вы прошли очередной курс химиотерапии, а 17 сентября Вам была сделана операция по удалению желудка. Расскажите, как себя чувствуете, и как будет дальше строиться лечение?
— Я прошёл завершающий этап комбинированного лечения — операцию, в ходе которого был удалён желудок с регионарными лимфоузлами. Это абсолютно стандартный онкологический объём, который в данной ситуации предполагается. Сейчас я себя чувствую неплохо, что позволяет мне путешествовать по России, принимать участие в конференциях, делать доклады. Если говорить о последствиях операции, безусловно, они есть. Я ощущаю определённые неудобства после срединной лапаротомии. Есть определённые проблемы с питанием, не могу пока сказать, что оно отлажено на сто процентов. Надо быть готовым к тому, что после такой операции вы будете худеть, дополнительные дырки в ремне вам придётся делать. Некоторым больным придётся даже поменять гардероб, купить одежду на размер меньше. Я похудел на 6 килограммов за один месяц после операции. Это нормально. Обычно от 6 до 8 килограммов теряет больной после такой операции. Затем вес стабилизируется. В дальнейшем, когда система питания стабилизируется, вес уже не будет уменьшаться.
— Как меняется жизнь пациента после удаления желудка? Какие рекомендации по питанию, исходя из собственного опыта, Вы могли бы дать пациентам после такой операции?
— Такие рекомендации есть и в интернете. Если забить в строке поиска «питание после гастроэктомии», наверняка увидите очень много подробных схем. От себя могу сказать, что необходимо исключение определённых продуктов, полностью исключено молочное. Молоко мне нельзя. Не рекомендуется мучное, сладкое, острое, жареное, жирное. Всё остальное, что я ел до операции, в принципе, я могу есть и сейчас. Часто, понемножку. Объём питания за один раз не должен превышать 100-150 миллилитров. Это нужно понимать, поскольку резервуарной функции никакой не остаётся после удаления желудка. Необходимо понимать, что сразу после приёма пищи в первое время будет возникать дискомфорт. Это связано с определённым привыканием ЖКТ к существованию в новых условиях. После еды возникают неприятные ощущения, спазмы, могут быть спастические боли, бурление, газообразование. Лучше планировать своё время так, чтобы после приёма пищи у вас было минут 30-40, которые вы можете провести в спокойной обстановке наедине с собой. Если планируете выход в свет или общение с кем-то, то лучше поесть заранее. То есть, рекомендации такие: частое дробное питание (от шести до восьми приёмов пищи в сутки), приём ферментных препаратов, в частности, один из них — Креон 25 000. Суточная дозировка где-то порядка 150 000 получается. Вот такой вариант режима питания.
— Как диагноз изменил Ваше отношение к жизни?
— Наверное, никак не изменил. Возможно, это скорректировало мои планы, позволило выделить приоритеты. И сейчас я занимаюсь именно теми целями и задачами, которые оставлял на потом, откладывал. Я изменил приоритеты, а взгляды на жизнь я не изменил.
— От каких главных ошибок Вы бы хотели предостеречь людей с онкозаболеваниями, исходя из собственно личного опыта?
— Большая ошибка, которую необходимо исключить, это обращение к альтернативной медицине как единственному варианту лечения. Вы рискуете потерять много времени и упустить тот шанс, который может дать традиционная, стандартная, доказательная медицина. Поэтому предостерегаю от ошибки обращения ко всяким шарлатанам.
— В Ваше питание входят препараты компании «Nuyricia». Насколько такое питание посильно для среднестатистического больного?
— Помимо этой компании, существует целый ряд других, которые производят нутритивные препараты. Это компании «Abbott», например. Всё индивидуально. Препараты, которые мне дали на тестировании, в чистом виде у меня не прижились — после их приёма возникали побочные явления, которые для меня были некомфортны. Разведение этого питания в два раза и уменьшение частоты и скорости приёма позволило мне практически полностью избавиться от этих нежелательных явлений. Поэтому подбирайте питание под себя, экспериментируйте с дозировкой, с разведением, с приёмом. Это позволит довести количество калорий, которые необходимо получать в сутки, до того, чтобы чувствовать себя в функционально нормальном состоянии.
— Как блог, который Вы ведёте, помог Вам справиться с психологическим давлением?
— У меня не было особо сильных переживаний в отношении моего заболевания. Не знаю, почему. Я, видимо, сразу очень быстро принял этот диагноз, понимал, что дальше делать. Ведение блога – это желание рассказать, как себя следует вести, во-первых. Во-вторых, мне хотелось попытаться рассказать о тех осложнениях и сложностях, которые может встретить на своём пути онкологический больной. В этом же блоге можно найти ответы на вопросы, которые могут возникнуть в процессе лечения.
— У Вас возникают профессиональные споры с коллегами, которые Вас наблюдают и лечат?
— Возникают. Но удаётся аргументировано убедить в обоснованности того или иного подхода. Та схема лечения, которую применяли ко мне, не является стандартной, я уже много раз об этом говорил. Она основана больше на логических выкладках и здравом смысле. И эта схема, не являясь стандартной, себя оправдала: дала результаты и позволила мне находиться в группе больных, которые пережили лечение и в дальнейшем уже находятся под динамическим наблюдением. Никакого специального лечения мне уже не потребуется, и я буду находиться под диспансерным наблюдением.
— Как Вы оцениваете ситуацию с подготовкой кадров, в том числе, с подготовкой врачей-онкологов?
— Проблема эта разнородная, как лоскутное одеяло. Есть регионы с проблемными больницами, есть регионы с хорошими, сильными больницами. Есть учреждения с хорошими хирургами, есть учреждения, в которых сильных хирургов не хватает. Эта ситуация не поддаётся чёткому анализу, поскольку мы не можем провести адекватный хирургический аудит, как я это называю. Мы не можем на сегодняшний день точно понять, где не хватает компетентных кадров, где эти кадры, наоборот, в избытке. Статистики точной нет.
Могу сказать только, что количество нареканий к хирургам из месяца в месяц растёт, количество исков и возбуждаемых уголовных дел также возрастает. И эта тенденция, которая не будет уменьшаться. В связи с этим возникает вопрос о том, что нам нужно более внимательно относиться к проблеме подготовки кадров, к оценке профессионализма на местах. Часто бывает, что все ставки заняты, а работают по-настоящему профессионально только несколько хирургов из отделения. Даже в рамках одного хирургического отделения тактика лечения больного может отличаться в зависимости от того, к какому хирургу он придёт. И бывает так, что возникает определённый диссонанс: больной был на консультации у двух хирургов, они предложили разные тактики лечения, и он не знает, к кому прислушаться. Нет стандартизованного подхода к задаче оказания онокологической помощи. Так что проблема есть, я буду её и дальше озвучивать и попытаюсь со своей стороны придумать (и группа, коллектив авторов уже думают вместе со мной), как эту ситуацию разрешить.
— В своём блоге Вы упоминаете о фонде продвижения учебного проекта. Расскажите поподробнее об этом.
— Концепция учебного проекта уже готова. Нам ещё необходимо прописать точно все процедуры и мероприятия, которые будут проводиться в рамках этого проекта. Это первое. Во-вторых, необходимо придумать критерии для отбора менторов, резидентов, аудиторов, решить, какие учреждения мы будем включать. Это всё требует шлифовки и обсуждения нюансов. Всё это будет происходить в профессиональной среде. Это не будет моим единоличным решением, безусловно, я это буду обсуждать с коллегами. Сейчас проект на уровне составления подробной программы, и я очень надеюсь, что мы в январе 2019 года представим этот проект в виде пилота, который закончится к августу 2019 года, а набор в основную группу резидентов будет осуществлён в сентябре 2019 года.
— С каким посылом Вы приехали в Тюмень, каков был главный тезис вашего выступления?
— Главный тезис такой: у нас много хирургов-экспертов, но недостаточно, на мой взгляд, хирургов-лидеров, которые смогли бы стать менторами и начать на новом методическом уровне учить молодёжь. Хочется попытаться объединить тех людей, которые считают себя хирургами-лидерами, привлечь их в этот проект. К тому же большинство этих людей – это готовые попробовать неизвестное, и я с ними уже говорил. Поэтому посыл простой — давайте объединяться и пытаться что-то изменить.
— Какие учреждения в Тюмени Вам удалось посетить, какие впечатления остались?
— Я второй раз в Тюмени. Впервые я приезжал сюда оперировать больного, меня приглашали. Я знаком со здешней инфраструктурой. Медицинский город, который здесь организовали, это отличная идея. Чёткое распределение, чёткое понимание стратегии лечения — это то, что сейчас реализуется в Тюмени. И Тюмень — один из регионов, на которые стоит ориентироваться и перенимать его передовой опыт. Людей, которые здесь работают, я лично знаю. Это лидеры в хирургии, в различных областях. И с оснащением, по большому счёту, проблем тоже нет. Я разговаривал со многими специалистами, был во многих местных больницах. Всё, что нужно, чтобы обеспечить адекватное профессиональное лечение в онкологическом плане, в Тюмени есть.
— В одном из своих интервью Вы отметили, что в России проводится очень много научных конференций, но по-настоящему полезными можно признать не боле пяти из них. Как Вы оцените с этой точки зрения Тюменскую конференцию?
Это правда. А в Тюмени — это, скорее, не конференция, а дискуссионный клуб профессионалов, которые заинтересованы в конкретной проблеме, которые приехали обменяться мнениями, сверить часы, как говорится, и попытаться выстроить дальнейшую программу общения и работы. Скорее всего, эта встреча не последняя, поскольку то, что мы сегодня обсуждаем, является очень актуальной темой, и я уверен, что следующие встречи произойдут уже на базах других клиник, но все будут помнить, что этот дискуссионный клуб родился в Тюмени.
— Существует гипотеза об инфекционной природе онкозаболеваний. Как Вы это прокомментируете?
— Я – хирург, сугубо приземлённая личность. Я уверен, что мы сегодня до конца не всё понимаем в причинах возникновения, в закономерностях онкологического процесса, не знаем, почему некоторые опухоли ведут себя так, а не иначе. Это задачи фундаментальных онкологов — проводить исследования, которые позволят узнать и выявить эти механизмы. Нам есть над чем работать. Но решение этой проблемы лежит точно не в плоскости хирургии. Это задачи молекулярной биологии, генетики, различных высокотехнологичных методов выявления заболеваний, иммунологии. Хирурги – это бойцы на передовой. Мы пытаемся что-то делать, но, по большому счёту, исход сражения решается в штабе. А мы не являемся штабными работниками.
— В своих интервью вы рассказывали, что пишете записки своей семье, близким, детям, а мы знаем, что их трое, и самому младшему один год. Поделитесь, о чём эти записки.
— Я, действительно, писал это всё — до момента, пока не было определённого прогноза моего заболевания. Сейчас, учитывая хороший ответ на химиотерапию и успешно проведённую операцию, мои шансы на излечение возрастают. Всё, что я планировал написать, всё, что не успел бы сказать родным при неблагоприятном исходе, я очень надеюсь сейчас выразить лично. В основном это касалось моего сына, поскольку он самый маленький, и продуктивный контакт с ним пока ещё невозможен. Я долго ждал сына, очень хотел его, поэтому могу сказать, что весь опыт мужской, который я накопил за 40 лет, я бы хотел передать ему: это касается отношений с друзьями, отношения к слабому полу, к алкоголю. Разные моменты: как себя вести в той или иной ситуации; что не стоит много говорить, что мужчину оценивают по его поступкам. По большому счёту, всё, что я хотел сказать, я написал. Это есть у меня на всякий случай, на черновике. Но очень надеюсь, что мне удастся всё это рассказать ему очно.
