Дальнейшее существование российской фармацевтики напрямую зависит от вывода на рынок собственных разработок, причем высок риск опоздать с их созданием.
«B России пока нет никакого фармацевтического бизнеса», – заявляет Родион Колесников, кандидат философских наук, коммерческий директор ЗАО «Фармсинтез». Из уст одного из руководителей едва ли не самой многообещающей российской фармацевтической компании констатация звучит неожиданно.
В самом деле, заводские мощности «Фармсинтеза» изначально, в 1996 году, создавались для производства сложных фармацевтических субстанций – исходного продукта для готовых лекарств. В самой структуре производства заложены возможности лабораторного исследования и разработок схем промышленного синтеза новых биологически активных молекул. В арсенале компании – три собственных оригинальных препарата, а этим могут похвастаться единицы российских производителей. Последние пять лет продажи компании ежегодно растут в среднем на 25%. Вроде бы есть все предпосылки для более позитивного взгляда.
Количество, не переходящее в качество
– Откуда такая строгость в оценке российского фармбизнеса?
– Мировой фармацевтический бизнес – это прежде всего разработка и производство лекарственных средств для удовлетворения потребностей населения. Причем акцент необходимо сделать именно на разработке. Многомиллиардные обороты отечественных фармкомпаний, относительно высокие проценты роста рынка, называемые аналитиками, относятся в основном к дистрибуторскому его сегменту. Пока у нас в стране создана только более или менее работающая товаропроводящая система, но и состояние сектора дистрибуции красноречиво свидетельствует о том, что рынок находится на этапе формирования первичного капитала. В частности, в России до сих пор зарегистрированы и имеют лицензии на фармацевтическую деятельность около 2 тыс. компаний-дистрибуторов. Зачем их столько нашему рынку, непонятно. Для сравнения: в США всего около 10−12 таких компаний, в Германии – две, во Франции – три, в Италии – шесть, в Финляндии – одна. Число 2 тыс. – показатель того, что российский фармбизнес по-прежнему находится в зачаточном состоянии. До сих пор основная и единственная цель этой деятельности – зарабатывание денег в краткосрочной перспективе, и деньги остаются единственным критерием успешности или неуспешности того или иного предприятия.
– Но почему мы должны непременно копировать модель США? Предположим, Россия осваивает оригинальный путь развития фармрынка и наличие большого количества дистрибуторов хорошо уже тем, что повышает конкуренцию.
– В том-то и парадокс, что не повышает. Функции дистрибутора строго ограничены, соответственно, существует очень небольшое число точек дифференциации – признаков и показателей, по которым компании могли бы отличаться друг от друга. Таким образом, наличие ограниченного числа компаний-дистрибуторов диктуется самой логикой рынка. Большое количество организаций в секторе В2В нецелесообразно. Более того, это ведет к потере контроля над качеством продукции, развитию разнообразных коррупционных схем, включая контрафактное производство и контрабандные поставки.
Под копирку
– Если в России нет фармацевтического бизнеса, то как вы ощущаете и позиционируете себя? Как компанию, занимающуюся тем, чего нет?
– «Фармсинтез», к сожалению, не определяет лицо российского фармбизнеса. Он изначально создавался как инновационная производственная компания. Нам удалось привлечь к работе хороших специалистов в области органического синтеза, в наследство от ленинградской-петербургской науки досталось несколько интересных разработок в разной степени готовности. Все они были проанализированы на предмет возможных рыночных перспектив.
В результате специалистами компании разработаны и запущены в производство три оригинальных фармацевтических препарата. Это иммуномодулятор «Неовир», противотуберкулезный препарат «Феназид» и уникальное для российского рынка противоопухолевое средство «Сигедрин». На наш взгляд, каждый из продуктов в своей нише как минимум не уступает отечественным и зарубежным аналогам. Например, «Сигедрин» – единственный производимый у нас в стране препарат для паллиативной помощи онкологическим больным. Он применяется в случаях далеко зашедших патологических процессов, при рецидивах и метастазах, а также когда практически исчерпаны возможности любого принятого в онкологической практике лечения.
Научные разработки продолжаются и сейчас, улучшаются уже производимые препараты и субстанции, а также идет создание принципиально новых продуктов. Подробно о направлении исследований говорить пока не могу: набор продуктов, которые находятся в разработке в разной степени готовности, на наш взгляд, является одной из главных ценностей компании и одним из наиболее оберегаемых коммерческих секретов.
– Насколько мне известно, завод «Капитолово кэмикалз», входящий в структуру компании, – малотоннажное опытное производство для синтеза фармацевтических субстанций. Почему «Фармсинтез» не стал опытной площадкой внедрения новых фармсубстанций для всей отечественной промышленности? Почему был взят иной курс – на создание оригинальных препаратов, заказы на изготовление которых пришлось размещать на контрактных производствах?
– Потому что, повторюсь, отечественные фармацевтические предприятия в подавляющем большинстве производят дженерики. Копировать – это все, что до самого последнего времени умела молодая российская фармпромышленность. Для того чтобы этим заниматься, «Фармсинтез» не нужен – дешевые субстанции для производства дженериков в огромных объемах поставляются китайскими предприятиями.
В качестве производителя субстанций наша компания с момента запуска собственного производства была интересна только западным заказчикам. Сейчас, например, мы успешно реализуем совместный проект с канадским партнером. Суть проекта не просто в синтезе заказанного вещества на наших мощностях, а в доработке уже известной ранее молекулы, создании новых потребительских свойств. Соответственно, он предполагает самое активное участие наших специалистов-химиков в научных и технологических разработках. Ранее мы успешно завершили подобные проекты с одним шведско-ирландским концерном и с партнерами из США.
– Почему западные компании размещают свои заказы у вас, а не в том же Китае, раз уж там производство субстанций обходится дешевле?
– Ключевыми конкурентными преимуществами перед китайцами стали наша законопослушность и умение хранить чужие секреты. Потому что в данных проектах речь шла о синтезе субстанций для оригинальных препаратов европейских и североамериканских компаний, обладающих, как правило, патентной защитой. Между тем известно, что при размещении заказов на предприятиях Китая технологии производства препаратов практически неизбежно будут скопированы местными компаниями. Этика тамошнего бизнеса такова, что она позволяет совершенно свободно обращаться с чужой интеллектуальной собственностью. При этом судиться с ними бесполезно: иски нескольких западных компаний к китайским производителям годами находятся в судебном производстве, и каких-либо перспектив успешного завершения дел не видно.
Не Pfizer
Родион Колесников: «Россия – слишком большая страна, чтобы можно было позволить себе полную лекарственную зависимость»
– В чем причина отсутствия инновационных препаратов в портфелях ведущих российских компаний?
– Не буду в очередной раз сетовать на загубленный научный потенциал. Он действительно загублен, но не на корню, не фатально. У нас сохранились хорошие школы, сохранились отдельные специалисты, однако нет системы поддержки соответствующих научных разработок. На Западе такие системы создавались десятилетиями – это целые сети исследовательских центров, университетов и небольших частных лабораторий, в которых каждое звено выполняет свою функцию. Эти сети финансируются, как правило, «большой фармой» – крупнейшими транснациональными фармацевтическими корпорациями. Государство участвует в финансировании только отдельных глобальных проектов, таких, например, как борьба со СПИДом или птичьим гриппом.
Разработка каждого нового препарата – это большой финансовый риск. По статистике, до стадии производства лекарства доходит примерно одна из десяти исследуемых молекул исходных фармацевтических субстанций. От начала работы над препаратом до запуска его в производство проходит до 15 лет, поскольку помимо собственно разработки требуется провести большой цикл доклинических, затем клинических исследований, подтверждающих безопасность и эффективность препарата. При этом годовые затраты на запуск одного нового препарата у такой компании, как, например, Pfizer, могут быть сравнимы с годовым бюджетом, выделяемым на здравоохранение всей России. Если анализировать структуру баланса компании Pfizer, то мы видим, что в 2008 году 15,5% (7,3 млрд долларов) доходов от реализации планируется потратить на R&D – исследование новых молекул, 31% (14,4 млрд долларов) – на продажи и маркетинг. При этом себестоимость проданных продуктов составит всего 14,5% баланса.
– Какова структура фактических затрат средней российской фармацевтической компании?
– Принципиально иная, чем у Pfizer, а объемы затрат на порядки ниже. Очень немногие наши предприятия готовы тратить более 2−3% на НИОКР (R&D) и более 15% – на продажи (продвижение) и маркетинг. Если говорить о «Фармсинтезе», то у нас доля R&D в общем балансе составляет 8%. И этого, конечно, тоже недостаточно. Каким образом сделать эту долю выше – вопрос к акционерам компании, это зависит от их желания и возможности сделать максимальную ставку на инновационное развитие.
Сейчас в нашей стране очень трудно найти такого владельца бизнеса, который будет готов рискнуть большими средствами для того, чтобы получить прибыль через 15−20 лет, – так далеко у нас никто не смотрит. Есть отдельные энтузиасты, которые вкладываются в разработки, – их можно пересчитать по пальцам одной руки. У нас на Северо-Западе помимо «Фармсинтеза» это наши уважаемые конкуренты из компании «Полисан». Большинство же российских предприятий не создают дополнительной рыночной стоимости, поскольку затраты на разработку новых препаратов чаще всего равны нулю, а затраты на продвижение и маркетинг минимальны. Единственное, что поддается управлению или корректировке в данной ситуации, – это цена препарата. Причем цена дженерика со временем закономерно снижается, поскольку число копий растет. В такой ситуации возможности для маневра у российских топ-менеджеров крайне ограничены. Если это бизнес, то бизнес очень примитивный.
Стратегическая отрасль
– Выходит, что для перехода на инновационный путь развития нашей фармотрасли просто не хватает денег?
– Денег и не будет, инвестиции не придут, в том случае если компания не будет создавать дополнительной рыночной стоимости, если у нее не будет «дифференцирующих точек», выделяющих ее в общем ряду. Это вопрос стратегии, который ни в коем случае не является чем-то отвлеченно теоретическим для российских фармкомпаний. Нет, это вопрос устойчивости бизнеса, увеличения его капитализации, его будущего. «Фармсинтез» в этом отношении, конечно, не может являться образцом, на нашем рынке нет образцов, но наша инновационная стратегия была сформулирована еще на раннем этапе развития компании.
Если же говорить о ситуации в целом, то стоимость подавляющего большинства российских фармацевтических предприятий складывается исключительно из стоимости их основных средств и стоимости товарного запаса. Брендов на нашем рынке нет, как и идей, которые делали бы тот или иной бизнес особенным. А если нет особенностей, значит и никакой дополнительной рыночной стоимости тоже нет и единственное, для чего существует этот бизнес, – зарабатывание денег на текущие расходы его владельца. Откуда здесь появиться средствам на научные разработки?
Вторая составляющая, необходимая для инновационного роста отрасли помимо инвестиций в стратегии, – это взвешенная государственная политика. Сейчас мы готовы бросить все силы на развитие нанотехнологий, и это, конечно, очень важно, полезно и своевременно. Только давайте не забывать, что есть еще такая вещь, как органическая химия, в области которой инновации также крайне актуальны.
– Может быть, просто стоит подождать окончания периода накопления капитала в российской фармотрасли, после чего все встанет на свои места?
– Мы не можем позволить себе ждать, когда рынок сам собой дозреет до инвестиций в R&D. Выживание отдельных компаний за счет нишевых стратегий возможно только на переходном этапе развития рынка. Дальнейшее существование российской «фармы» прямо зависит от вывода на рынок собственных разработок, синтеза собственных активных субстанций, причем высок риск опоздать с их созданием. Мы уже сейчас сталкиваемся с сильным лобби мировых фармацевтических гигантов. Нам в неявной форме дают понять, что все усилия по созданию новых оригинальных российских препаратов в целом бессмысленны, поскольку все уже есть, все придумано, все можно купить на мировом рынке. Между тем «фарма» – стратегическая отрасль, а Россия – слишком большая страна со слишком сложными задачами, для того чтобы можно было позволить себе полную лекарственную зависимость.
